Владислав Есипенко. “Твои ручки в своих руках”. История журналиста, которого Россия приговорила к шести годам колонии

Владислав Есипенко – внештатный журналист, фрилансер Крым.Реалии (проект украинского бюро Радио Свобода). Родился 13 марта 1969 года в Кривом Роге.

Есипенко задержали 10 марта 2021 года на Ангарском перевале (трасса Симферополь – Алушта) в Крыму. За день до того он снимал чествование памяти Тараса Шевченко на импровизированной акции. Ему предъявили обвинение по статьям 223.1 Уголовного кодекса России (незаконное изготовление взрывчатых веществ, незаконные изготовление, переделка или ремонт взрывных устройств) и 222 УК России (незаконные приобретение, передача, сбыт, хранение, перевозка или ношение оружия, его основных частей, боеприпасов). Журналиста приговорили к шести годам колонии общего режима, позже апелляционный суд сократил ему срок заключения до пяти лет. Отбывает наказание в Керченской колонии №2.

Украинские и международные правозащитные организации настаивают на политической мотивированности дела. В 2021 году Владиславу была присуждена государственная стипендия имени Левка Лукьяненко. А в 2022-м – премия Американского ПЕН Barbey Freedom to Write Award.

В спецпроекте, посвященном свободным голосам Крыма, представляем серию текстовых портретов журналистов-политзаключенных. Эта история – о Владиславе Есипенко. Проект является совместной инициативой Украинского ПЕН, The Ukrainians Media, ZMINA и Vivat при поддержке NED.

Между 15 и 16 часами 10 марта 2021 года в собственном доме в Кривом Роге Екатерина пыталась дозвониться своему мужу в Крым. Владислав Есипенко – внештатный автор украинского бюро Радио Свобода, проекта Крым.Реалии – находился на оккупированном полуострове в очередной командировке. Они не говорили с мужем весь день, Екатерина знала, что он собирается на интервью в Симферополе.

“Я знала, что он будет ехать с человеком, у которого жил, и у меня были контакты этого человека. Я ей звонила, и в то время у нее уже был включен телефон, но она не брала трубку. Тогда я уже чувствовала: что-то случилось. Но я думала об аварии, о больнице. Даже в голову не пришло, что это может быть ФСБ. О задержании Владислава я узнала уже после обыска, когда этот человек, который был с ним во время задержания, позвонил мне с другого телефона и все рассказал”, – говорит Екатерина Есипенко.

Машину журналиста остановили на Ангарском перевале сотрудники ФСБ России. В машине были Владислав Есипенко и жительница Алушты Елизавета Павленко. Позже она будет выступать в суде со стороны защиты по Владиславову делу.

Российский прокурор Сергей Заяц в обвинительном заключении сформулировал причину ареста журналиста так: “согласился забрать из тайника, недалеко от поселка Правда Первомайского района, ручную гранату РГД-5. 23 февраля 2021 года достал из тайника корпус гранаты со взрывчаткой и запал к ней от ручной гранаты УЗРГМ-2, собрал это в одно устройство и перевозил с собой в автомобиле”. В начале в документах от оккупационной прокуратуры причину такого поступка Есипенко отмечали как “для самообороны от агрессивных татар”. Затем эту причину изменили на формулировку “для обеспечения личной безопасности”.

“До сих пор не понимаю, почему фээсбешники выбрали для “самообороны от татар” гранату, а не пистолет. То есть если бы мне попались “агрессивные крымские татары”, то я должен был бы взорвать их вместе с собой вопреки инстинкту самосохранения?” – иронизировал в одном из писем Владислав.

Как шутить в аду

О том, как Есипенко дал показания против себя, он подробно описал в письмах, переданных в редакцию Крым.Реалии и там же опубликованных. Он рассказал, что отказался подписывать протоколы после обыска – и тогда российские силовики пообещали, что отвезут его в другое место, где “и не таких раскалывали”. Владислав говорит: его привезли в Бахчисарай, завели в подвальное помещение, где раздели и подключили к телу провода с током. “Ребята работали слаженно и без эмоций. В паузах между пытками задавали вопросы”. Журналист вспоминает, что от многочасовых криков и боли у него постоянно пересыхало во рту, язык начал кровоточить.

Через некоторое время непрерывных пыток силовики предложили ему выбор: продолжить пытки током или отжиматься от пола.

Владислав выбрал отжимание, но издевательства продолжались дальше, только после этого его посадили на стул и примотали скотчем. “Я шутил по-черному. Как можно шутить в аду. Лежа в этом подвале, я заявил феесбешникам, что с такой нагрузкой можно не ходить в тренажерный зал. После чего они еще сильнее начали меня толкать ногами, сказав, что я издеваюсь”, – писал Владислав в письме.

Пытки продолжались два дня. Они были такими, что журналист вынужден был дать показания против себя и наговорить на телевидение текст, написанный силовиками.

“…Я понимал, – писал Владислав, – если не буду свидетельствовать против себя, то оперы ФСБ будут меня “обрабатывать” и до суда я как минимум могу стать инвалидом, а как максимум просто не доживу до него”.

От показаний против себя Владислав отказался в зале суда в Симферополе, на первом же заседании. Он объяснил, что все это было подписано под физическим и психологическим давлением. Независимого адвоката к Есипенко допустили через 27 дней. Один из сотрудников ФСБ, Денис Коровин, приходил к Есипенко в СИЗО, упрекал, что тот “наговорил много лишнего в суде”, убеждал признать вину. Как-то принес новый спортивный костюм. Он уговаривал журналиста отказаться от независимых адвокатов, а когда тот все же не согласился, аргументировал: “Мы же тебе костюм спортивный купили”. Это – один из фрагментов допроса во время судебных заседаний самого Коровина в качестве свидетеля. Факт, что он приходил в следственный изолятор к Есипенко, эфэсбовец отрицает. За пытки журналиста ни один из российских сотрудников не наказан.

Председатель правления Крымской правозащитной группы Ольга Скрипник объясняет, что применение пыток – неотъемлемая практика ФСБ:

“Еще до полномасштабного вторжения Крымская правозащитная группа делала анализ всех открытых производств в Крыму по статье “превышение полномочий”. Это единственная статья, которую можно применять к ФСБ за пытки людей. Но по этой статье за период оккупации Крыма никогда никого не было осуждено”.

На процесс журналиста автора этого материала не пустили. Во время судов над ним я находилась в оккупированном Крыму и работала как независимая журналистка в делах украинских политзаключенных. Российский судья Дилявер Берберов не допустил меня в зал суда. Все время я сидела в кафе напротив здания суда, где российская система фабриковала дело против моего коллеги. В конце процесса, когда Владислава выводили из здания, чтобы перевезти обратно в СИЗО, я подходила к двери и становилась так, чтобы он меня видел. Я махала ему рукой, а он иногда махал в ответ всем, кто приходил его поддержать. До заключения Владислава мы не были знакомы лично. Я впервые увидела его в судебном “аквариуме” за стеклом.

Журналистика как ответ на оккупацию

Оккупация Крыма происходила на глазах у Владислава. Он много снимал на свой телефон: заблокированные украинские воинские части в Крыму, забастовки, захват территории российской армией, избирательные участки во время так называемого референдума. Материала накопилось много, и через несколько лет Есипенко решил вернуться к теме полуострова. Владислав предлагал архивные авторские материалы различным украинским медиа и выражал желание работать в Крыму и в дальнейшем.

“Но оказалось, что в украинских медиа интереса к этой теме не было. Владислав был, мягко говоря, очень поражен этим фактом. Не понимал, как это: Крым захватили на глазах у всего мира, а украинские медиа не хотят об этом говорить. Позже Владислав обратился к проекту Крым.Реалии, и с ними у него началось сотрудничество”, – вспоминает Екатерина.

До этого Владислав Есипенко не имел отношения к медиа, он занимался бизнесом в сфере недвижимости.

“Я не отговаривала его от решения работать в Крыму, никогда ничего не запрещала и не ставила никаких условий. Когда речь шла о возможных последствиях для него из-за его деятельности, он говорил мне, что все будет хорошо”, – говорит Екатерина.

Журналист писал на социальные и экологические темы. Он всегда работал под псевдонимом. Последний опубликованный его материал – опрос жителей полуострова о том, как изменилась их жизнь за семь лет оккупации. Он спрашивал о блокировке социальных сетей, освещал тему незаконной добычи песка на Бакальской косе, рассказывал, как сейчас выглядит футбольная тренировочная база “Таврида” и так далее. Все материалы Есипенко можно и сегодня увидеть на сайте издания. 

Ольга Скрипник отмечает, что это одно из немногих дел в преследовании журналистов в Крыму, когда сама оккупационная власть полуострова признала, что преследует за журналистскую деятельность: “В материалах дела, особенно когда они только начали фабриковать его против Владислава, в качестве доказательства в основу пытались положить видеосюжеты, которые он снимал об обычной жизни в Крыму. Получается, что его журналистская деятельность была черным по белому вписана как преступление”.

Свое последнее слово на суде в Крыму он начал так: “Я считаю это дело политическим. Почему? Потому что я – журналист украинского издания, и, скорее всего, сотрудники ФСБ хотели показать, насколько неприемлема свобода слова…” 

Даже за решеткой Владислав Есипенко сумел продолжить журналистскую деятельность. Он записал разговор со своим гражданским защитником, епископом Православной церкви Украины митрополитом Симферопольским и Крымским Климентом. В неволе взял также интервью у другого узника – гражданина Украины Константина Ширинга, задержанного в апреле 2020 года якобы по подозрению в шпионаже и приговоренного к 12 годам пребывания в колонии строгого режима. Константин нуждался в медицинской помощи из-за сердечных болезней, но не получил ее. Вскоре после интервью он умер в колонии №5 города Новотроицкое Оренбургской области России. Разговор, записанный Владиславом и опубликованный на Крым.Реалии, стал первым и последним интервью с Константином Ширингом.

Найти Ремарка в библиотеке колонии

Журналист отбывает наказание в Керченской колонии №2. Там его связь по телефону с семьей – после отсутствия таких возможностей, когда находился в СИЗО, – наладилась. Но потерялась возможность переписки, потому что колония не подключена к российской системе “Зонателеком”, а бумажные письма в Крым не доходят.

“Все заведения, где люди под стражей, – пространство постоянного психологического давления, и надо иметь силу, чтобы не потерять себя там. Владу было трудно в СИЗО в закрытой камере с очень ограниченным пространством. Когда он приехал в колонию, мы даже шутили, что ему там стало лучше”, – горько смеется Екатерина.

Есипенко находится в одном из бараков колонии, где содержатся одновременно тридцать человек. В колонии есть импровизированный стадион для занятий спортом и библиотека. Среди книг об истории России, царской России и цитат Ленина Владислав нашел там Ремарка. Он изучает английский, и в этом ему помогает сосед по бараку, который хорошо владеет языком. Занимается самостоятельно с учебником, а разговорную часть практикует с соседом. В заключении написал стихотворение и музыку к нему, а также сценарий к клипу будущей песни, все это журналист передал Екатерине.

Владислав работает также над книгой и фрагменты из нее тоже передал жене.

“Она не документальная. Это книга о его жизни в колонии, там вымышленные герои, их жизнь тоже проходит в заключении”, – говорит Екатерина.

О собственном же пребывании в неволе в письме писал так: “Иногда бывает очень тяжело. Очень.

Нет большего надругательства, когда человека низводят до положения бессловесного бесправного животного.

Нет большего ада, чем день в день, месяц в месяц, и так уже полгода, сидеть в четырех стенах, выходить по команде из камеры, чтобы глотнуть свежего воздуха, и заходить в камеру снова, не в силах что-то изменить”.

“Не буду жить под Россией”

Познакомились Екатерина с Владиславом 13 лет назад в спортивном клубе. Предложение будущей жене он сделал в бархатный сезон в вечерней Ялте. Они поселились в Крыму, в Севастополе, в 2013 году, но жили там недолго: Россия оккупировала украинский полуостров. Их дочь Стефания родилась в оккупации. “Я не буду жить при Путине”, – безапелляционно заявил Есипенко, и семья вернулась в Кривой Рог с маленькой дочкой. Когда Владислава посадили в тюрьму, Стефании было шесть лет. Когда я впервые приехала к ним, девочка целовала экран телевизора, видя в новостях отца. Сейчас ей девять.

“Она уже такая принцесса. Стефания разговаривает по телефону с папой, и у меня такое ощущение, будто она живет только в то время, когда он рядом. Они обсуждают буквально все: как проходят ее дни, какие у нее друзья”, – рассказывает Екатерина и добавляет, что детский психолог во время консультации заметила: Стефания будто хочет оставаться и находиться в том возрасте, когда отца посадили в тюрьму. В каждом письме святому Николаю девочка просит, чтобы отец как можно скорее вернулся домой.

“Она все знает, все понимает. Она знает, где ее отец и за что он там. Наша дочь спокойно говорит об этом с другими”, – говорит Екатерина Есипенко.

На день рождения Стефании отец передал ей записку из тюрьмы. Он поздравил дочь с праздником и попросил не оставлять музыку и танцы: “Подержать твои ручки в своих руках. Для меня это – абсолютное счастье. Уверен, так и будет!” – пишет Есипенко дочери.

Екатерина начала вести правозащитную деятельность. Она рассказывает, что ее работа в этой сфере сейчас – прямое следствие заключения Владислава:

“Моя вовлеченность в мужское дело имела свое влияние. Большинство работы правозащитников сейчас сосредоточено на документировании военных преступлений Российской Федерации в Украине. Я чувствую свой маленький вклад в привлечение России к ответственности. Кто-то собирает на дроны. Кто-то волонтерит. Кто-то – вывозит раненых. А я хочу, чтобы после победы РФ понесла ответственность”, – говорит Екатерина о своей нынешней деятельности.

Ольга Скрипник разъясняет ситуацию с обменами политических пленников Кремля, которых сейчас, после начала полномасштабного вторжения, считают гражданскими пленными:

“Процессы обмена не правовая процедура. Это не та ситуация, где мы можем сказать, что вот этот человек точно его заслуживает. Здесь дело в том, что человек в принципе не должен быть за решеткой”.

За всю войну было как минимум три случая, когда освободили крымчан, – Геннадия Афанасьева, Ильми Умерова и Ахтема Чийгоза. А также обмен 2019 года, когда вернулись Олег Сенцов, Владимир Балух, Александр Кольченко. Но после начала полномасштабной это прекратилось: Россия сознательно не обменивает крымских политзаключенных, ведь не признает, что Крым является Украиной и что война продолжается и там. “Безусловно, Владислав есть в списках на обмен, но пока не видим механизмов по освобождению гражданских”, – говорит Скрипник. Она добавляет, что одним из таких механизмов может быть большая коалиция стран, которые на политическом уровне будут заниматься возвращением украинцев домой.

Оригинал текста опубликован The Ukrainians.

Коллажи Анастасии Струк. На главном изображении использована иллюстрация Марии Глушко. Фотографии – из семейного архива и предоставлены Александрой Ефименко