Под стук судейских молотков: как крымские суды перешли на “военные рельсы”

Судебный конвейер в Крыму явно перешел “на военные рельсы” и штампует приговоры местным жителям и похищенным с новооккупированных территорий активистам с невиданной до сих пор скоростью.

Тотальная шпиономания

Среднегодовая “норма “шпионов”, рассматриваемых в Верховном суде Крыма до полномасштабного вторжения, составляла ноль дел. Исключение сделали только для донецкого брокера Константина Давыденко в 2019 году. Потом стали рассматривать по одному-два дела в год: в 2021 – в отношении крымчанина Ивана Яцкина, обвиненного в госизмене и в отношении Константина Ширинга за “шпионаж”, в 2022 – о государственной измене в отношении радиолюбителя Станислава Стеценко. В Севастополе средний темп тоже был около одного дела в год. Так, за шпионаж были осуждены: в 2018 году неустановленный сотрудник какого-то российского ведомства и в 2020 – местный житель Евгений Янко. За государственную измену – в 2021 году жительница Бахчисарайского района Галина Довгопола, в 2022 году – севастополец Евгений Петрушин.

Сегодня крымские суды открывают в среднем по два новых слушания о государственной измене в месяц. Никаких подробностей о том, кто является фигурантами этих дел, в чем они обвиняются и кто защищает их в суде, нет. Эти дела засекречены, слушаются в закрытом режиме и приговоры по ним никогда не разглашаются.

Иногда удается узнать, какой срок дали неизвестному политзаключенному, и крайне редко эти сроки меньше 12 лет колонии строгого режима. Например, журналиста из Новой Каховки Сергея Цыгипу в прошлом году приговорили к 13 годам лишения свободы, а недавно стало известно про приговор не названному жителю Сакского района, которому присудили 12 лет колонии строгого режима.

В этом году оккупационный Верховный суд Крыма впервые рассмотрел уже два дела о “сотрудничестве на конфиденциальной основе”. Это российское нововведение, принятое в уголовный кодекс под начало полномасштабного вторжения для привлечения к ответственности тех, кто поддерживает любые формы общения с иностранными гражданами или организациями.

Фигурантами-первопроходцами стали два жителя Ялты – Дмитрий Пастащук и Валерий Лизун, которых российская ФСБ обвинила в сотрудничестве с украинскими спецслужбами. Не смотря на то, что даже минимальных доказательств ФСБ не собрала, приговоры составили 6 и 5 лет лишения свободы соответственно. В июле стало известно, что в Севастопольский городской суд также поступило дело по этой статье в отношении Ксении Светлишиной.

Криминализация военнопленных

Превращение с помощью судебного решения военнопленных в политических заключенных – давняя традиция российских спецслужб.

Наиболее показательным за крайние полгода стал процесс в отношении двух украинских пограничников, взятых в плен на “Азовстали” – Василия Дмитрюка и Ивана Терещенко. Их обвинили в захвате судна “Норд” и похищении экипажа.

Во время судебного процесса даже из показаний потерпевших стало очевидно, что речь идет о пограничном досмотре корабля и конвоировании судна на “штраф-стоянку”. Несмотря на это оба украинских военных получили по 17 лет лишения свободы за выполнение своих прямых обязанностей.

Менее известной является история преследования Никиты Чеботаря, которого в конце прошлого года судья Киевского районного суда Симферополя Михаил Белоусов обвинил в организации незаконного вооруженного формирования. Ему дали 7 лет колонии за “командование” отрядом территориальной обороны.

Однако, прокурору показалось, что суд слишком мягкосердечно отнесся к делу, в которым очевидной была и законность формирования, и действия Чеботаря в его составе. Решение в этом году было отменено, а дело передано в Херсонскую область, подальше от “мягких” судей.

Откровенное запугивание

Рост антивоенных и проукраинских настроений среди крымчан привел к росту числа уголовных процессов, связанных с демонстративным наказанием “нелояльных”.

Так, например, в Кировском районном суде Крыма прошли слушания по делу Длявера Салимова, которого обвинили в угрозах убийством. На заправке он увидел сотрудника в кепке с символикой российской военной агрессии и грубо потребовал от того снять кепку. Видео с диалогом завирусилось в пропагандистских соцсетях, и от Салимова потребовали принести публичные извинения. Он отказался и был взят под стражу за угрозу убийством.

А вот Николай Онук и вовсе не совершал никаких, даже условно опасных действий. Как признают сами российские пропагандисты, он занимался тиражированием и распространением листовок с украинскими лозунгами. А еще при обыске у него «нашли» взрывчатку.

Это тоже “добрая традиция” российских силовиков – находить взрывчатку у людей, которые держат дома украинские листовки. Вероятно, в телефоне Онука также нашли фото с листовкой на табличке сельсовета –  и в деле появился эпизод про надругательство над государственными символами, а также вандализм. В результате –  пять лет лишения свободы.

После этого приговор Александру Тюренко, который демонстративно помочился на светодиодную инсталляцию ZOV в Бахчисарае, выглядит нетипично мягко для обвинения по статье “осквернение символов воинской славы”. Впрочем, Тюренко вину признал, публично покаялся и поддержал “СВО”, что, видимо, и стало причиной условного наказания. 

Для джанкойца Евгения Шведа аналогичный процесс за критику праздника “9 мая” на своей странице, несмотря на признание вины и донаты российским оккупантам, закончился реальным сроком на два с половиной года.

Хода нет

Одной из характерных особенностей крымского судопроизводства остается его закрытость.

Под предлогом “желтого уровня террористической угрозы” в местных судах приняли постановления, согласно которым вход в само здание суда допустим только для участников процесса. Ни родственники, ни посторонние наблюдатели, ни журналисты практически никогда в такие процессы попасть не могут, если судья лично не даст соответствующее распоряжение.

Соответственно, оценить беспристрастность судей, их независимость при рассмотрении дела, качество представленных улик и прочие нюансы, из которых строится доверие к суду, в Крыму уже давно не представляется возможным.

Оккупационные власти давно к этому стремились – в политически мотивированных процессах и ранее крымские суды не блистали, а когда перешли на конвейер “военного времени”, доверие точно стало лишним.