Оксана Покальчук: “Украинские воины моего детства вышли бы на Марш Равенства”

С правозащитницей Оксаной Покальчук впервые встретилась лет пять назад, когда готовила статью о транссексуальной девушке. Будучи юристом ЛГБТ-организации “Инсайт”, Оксана обязала подписать меня договор о неразглашении конфиденциальной информации, касающейся ее клиентки. Ее позиция была четкая и бескомпромиссная – пришлось согласиться.

Впоследствии с Оксаной неоднократно пересекались на разных правозащитных акциях. И в каждом ее заявлении чувствовалась та твердость характера, которая меняет мир. Даже если ее правозащитную позицию может не разделять большинство людей.

“Если в заголовках СМИ появляется, что Amnesty International “защищает коммунистическую партию”, что является по своей сути абсурдом, это беда не только неправдивого заголовка, но и урок для меня – плохо объяснила… Надо работать дальше”, – говорит правозащитница.

Сейчас Оксана Покальчук возглавляет в Украине представительство одной из крупнейших международных организаций Amnesty International. Попробовать организовать волонтеров-активистов, чьи инициативы будут утверждать права человека в самых отдаленных уголках Украины, – еще один профессиональный вызов для Оксаны. Но девушка уверена – вместе с командой она сможет это сделать.

Что формировало характер Оксаны Покальчук, почему Европейский суд по правам человека является горнилом прав человека и зачем мамам в декрете следует пользоваться инновационными технологиями – в ее коротких историях.

“ЛУКЬЯНОВКА ДЛЯ МОЕГО ДЕДА – НЕ СТРАНИЦА ИЗ ЖИЗНИ, А ТРАВМАТИЧЕСКИЙ ОПЫТ”

Моя правозащитная история, вероятно, начинается с истории моей семьи, истории репрессий, раскулачивания, голода. В первую очередь, это о моем деде по отцовской линии, который, в частности, отсидел в СИЗО по делу “Союза освобождения Украины”.

Моего отца, писателя Юрка Покальчука, давно нет. Я скучаю по возможности вычитывать черновики его произведений. Он доверял мне свои стихи, повести. Эти тексты были завершенные, но ты в свои 15-17 лет неумело могла улучшить их еще на чуть-чуть. Перед смертью, когда отец болел и уже не мог набирать, я делала это за него. Он начитывал уже готовые произведения – и это фантастика, профессионализм высокого уровня.

Моего отца также преследовала советская власть.

У меня сложная история с советскими временами. Несправедливость относительно семьи сформировала во мне понимание, что не все так однозначно, как тебе показывают или рассказывают. Что красивые картинки на телевидении, эти прекрасные фильмы с прекрасными счастливыми людьми – все это не соответствует действительности. Когда правительство говорит, что все в порядке, этому не всегда можно верить, потому что в реальности все может быть совсем иначе.

Также я увлекалась историей УПА. Это была моя романтизированная история воинов, которые наваляли всем, защищая свою идентичность, они были против репрессивных машин. Конечно, когда я выросла, то поняла, что война – это очень сложно. Но для меня с детства борьба УПА осталась неким символом противостояния репрессиям.

И это совсем не те мифы, которыми нас нередко кормят сегодня. Для меня воины УПА – это те, кто отстаивали свой язык, свою идентичность. И это точно о правах человека. И сегодня они бы вышли на КиевПрайд.

Поэтому к правозащите я пришла осознанно. Это не “розовая” и необдуманная мечта из детства или тому подобное. Еще школьницей я даже не знала, что что-то подобное существует. Поэтому одна из задач Amnesty International, которую я теперь возглавляю в Украине, – доносить как можно большему количеству, в том числе молодым людям то, что можно (и нужно!) предпринимать действия в защиту своих прав.

“ЗНАТЬ АВТОРСКОЕ ПРАВО – ЕЩЕ НЕ ЗНАЧИТ УМЕТЬ НАПИСАТЬ ЖАЛОБУ НА ОБЫДЕННУЮ ПРОБЛЕМУ”

“Я всегда хотела сделать мир лучше.

… Мне было где-то 18-19 лет, я работала на телеканале “1+1” юристом. Тогда телеканал занимал 6 этаж здания напротив Дома профсоюзов. И каждый раз, когда я шла на работу, мне приходилось проходить “трубу” – подземный переход на Майдане Независимости. И там только появились кафе, рестораны, которые выводили свои вентиляции не вверх, а прямо в переход, в эту “трубу”. Это было ужасно. К тому же лето – жара, как в аду!

В какой-то момент я решила написать жалобы. Но надо понимать: несмотря на то, что ты юрист, еще не значит, что ты можешь написать все жалобы во все “правильные” инстанции. Я знала, как защищать авторское право. А здесь действовала совсем другая логика.

Помню, как я вечером села и начала описывать, как мне плохо, когда каждый раз там прохожу… Отправила письма в несколько инстанций, причем в копии поставила друг друга, чтобы они были проинформированы. И… забыла об этом.

Сейчас мне кажется, что так сделать – это очевидно! Но тогда для меня это было буквально революционным! На работе с этого моего рассказа только дружно посмеялись.

А через месяц мне пришло письмо: закрыли все кафешки в “трубе” с требованием вывести все вентиляции вверх. Закрыли на месяц, об этом даже еще какая-то газета написала…

Сейчас там снова горячо, вероятно, какие-то проблемы возникли. Вспоминая эту историю, думаю, может, снова им написать? (Улыбается – авт.). Но моя маленькая смешная (?) победа меня зажгла!

“НА ПРАВА ЧЕЛОВЕКА МЕНЯ ПЕРЕПРОШИВАЛИ С НУЛЯ”

Некоторое время я волонтерила, а затем и работала, в ЛГБТ-организации “Инсайт”. Это было хорошее сотрудничество! Меня очень интересовала тема трансгендерных людей. Я только начинала узнавать, кто такие квиры, кем являются гомосексуальные люди, бисексуальные люди…

Я выросла в очень патриархальной семье. И когда сталкивалась с несправедливостью к геям, лесбиянкам, я чувствовала, что что-то не так, но объяснить этого не могла. В этом мне очень помогла моя подруга и коллега, которая не уставала объяснять сложные вещи. По моим подсчетам, она потратила, очевидно, полтора года своей жизни на то, чтобы просто со мной говорить: о феминизме, о сексуальной ориентации и гендерной идентичности, о терминологии и этичности, о сексизме…

Да, я давала ей этот запрос, но и она не отказывалась бесконечно меня фактически учить. Моя подруга одна из тех, кто творил меня профессионально, и за это я ей очень благодарна. Она до сих пор бросает мне вызовы и помогает избавляться от стереотипов, в который раз перезагружаться.

Работа в “Инсайте” была тяжелой, но интересной. Хотя тогда хватало однообразия: консультация – заявление – жалоба – суд – аналитика. И так по кругу, день за днем.

Мои знакомые из сферы медицины нередко меня критиковали: “Боже, столько детей не могут получить доступа к трансплантации органов, а ты занимаешься защитой пи*арасов”… На что я всегда отвечала: “Если вы знаете эту проблему – то займитесь ею! Защита прав ЛГБТ – это то, что важно для меня”.

Если откровенно, работа в “Инсайте”, долгие разговоры о правах человека “перепрошивали” мое мировосприятие фактически с нуля.

“ЕВРОПЕЙСКИЙ СУД – МЕСТО, ГДЕ СОЗДАЮТСЯ ПРАВА ЧЕЛОВЕКА”

В какой-то момент я поняла, что хочу больше знать. И я начала подаваться на разные вакансии, чтобы испытать свои возможности. Впоследствии меня пригласили работать в Европейский Суд по правам человека (ЕСПЧ). Я на год перебралась в Страсбург, дальше продлила там работу еще на полтора года.

ЕСПЧ – идеальное место, чтобы понять, что такое права человека и какие механизмы их защиты. Здесь все продумано до мелочей: я бы сказала, что Европейский суд работает, как швейцарские часы. Там задействовано столько людей, которые проверяют каждую точку, каждую запятую в решениях или в коммуникациях, проверяют друг друга, что ошибки не может быть в принципе.

Наблюдая за международной коммуникацией в Европейском суде, осознаешь, что права человека действительно не имеют границ. И когда в Стамбуле задерживают нашу Идиль (директора Amnesty в Турции – авт.), то это не проблема Турции, а проблема – всех нас.

Если образно… Представьте, что юрист – это слесарь, который работает с железом. Таким “железом” для юриста есть инструменты, которыми мы постоянно пользуемся в работе (законы, кодексы, судебные процессы и т.д.). То Европейский суд по правам человека – это то место, которое творит… именно это железо.

И ты начинаешь не просто понимать, а прямо-таки кожей чувствовать, что права человека – это не просто правила. Что на самом деле права человека и большинство прав, которыми мы располагаем, созданные с гуманизма. На них уже потом накладывается бюрократия, коррупция, что портит истинность прав человека. Поэтому наша задача как правозащитников, чтобы этот гуманизм оставался.

 “Я КАЖДЫЙ ДЕНЬ УЧУСЬ ОБЪЯСНЯТЬ СВОЮ ПОЗИЦИЮ ПОНЯТНЫМ ЯЗЫКОМ”

Откуда берется смелость говорить непопулярные вещи? Из понимания того, что я делаю очень правильные вещи. И моя ошибка бывает лишь в том, что я не всегда могу донести свой месседж к людям “их языком”. И этому надо учиться каждый раз. Чтобы снова не читать в заголовках, что Amnesty International “поддерживает коммунистическую партию”.

В нашем заявлении от 9 мая мы говорили не о поддержке определенной партии. Мы выступали против методов запрета, которые сами по себе являются советскими в худшем смысле этого слова, в смысле тоталитарного режима. Бездумный запрет символики или конкретной партии, которая фактически действует под другим названием, настолько выборочная и несколько попахивает тем, что мы переживали 70 лет подряд.

Такой запрет – это не свобода. И этому есть несколько причин-объяснений.

Первая причина. Аmnesty International – одна из немногих организаций, которые работали с политзаключенными в советское время. Насколько это было возможно. Кредит доверия к нашей организации был высоким – мы поддерживали тех, кто были очень непопулярными, тех, кто преследовались законом, кто уже были заключенными. По нашему мнению, наказание должно иметь место, если человек нарушил закон, но закон должен соответствовать правам человека. В частности, Василий Стус просил о нашем участии на своем политическом процессе. И ему суд отказал.

Мы говорим о том, что сейчас власти часто используют те же методы “запрета”, которые практиковались и в советское время.

 
И вторая причина. Спросили ли людей, что они думают по поводу запрета коммунистической партии? Украина разная – это и Ивано-Франковск, и Киев, и Николаев, и Харьков… С разными историями. Была ли публичная дискуссия, услышали ли люди друг друга с разных регионов?

Запрет как метод не действует. Эффективнее – открыть архивы, раскрыть истории репрессий, карательной психиатрии, озвучить имена еще живых палачей и имена умерших палачей, услышать личные истории воинов УПА, воинов советской власти, тех, кто воевал в Афганистане, людей, которые пережили голодомор, или их семей, и тех, кто хорошо жил и кого не коснулись репрессии…

Должно произойти понимание, что же происходило. Например, через снятые сегодня классные фильмы, которые люди с интересом посмотрели бы, обсуждали бы… Через правду виплакали бы свою боль. Это коллективная огромная травма. И мы все ее получили.

И если бы большинство людей это поняли, или в какой-то степени это поняли, для них бы не было такого сопротивления к запрету коммунистической партии или любой символики.

Пока что запрет вызывает противодействие, потому что для какой-то части людей Советский Союз – это их детство, их мечты, это то, что им действительно знакомо и близко.

Представь себе, что когда мы все будем в возрасте 70 лет, нам запретят говорить на украинском и будут обязывать общаться только на английском. Я знаю несколько языков, и для меня не проблема ни английский, русский или польский. Но почему мне должны запрещать говорить на украинском? Украинский язык – это моя идентичность. Я прекрасно помню еще тот период, когда в Киеве говорить на украинском было стремно. Меня в подростковом возрасте несколько раз били за то, что я на нем общалась.

Нечто похожее происходит с теми людьми, у которых отбирают их идентичность. Но услышали ли мы настоящую их историю?

Пока есть это недоразумение – до тех пор нам трудно будет двигаться единой силой. Люди хотят одного и того же: мира, согласия, добра, покоя. Сомнительно, что кто-то хотел бы участвовать в противостоянии – языковом, историческом, культурном, а тем более – в грязных политических играх.

“СЕГОДНЯ В УКРАИНЕ ЕСТЬ ЗАПРОС НА ПРАВА ЧЕЛОВЕКА”

Сегодня в Украине есть запрос на права человека. И одним из наших вызовов сделать не просто очередной курс о правах человека, а сделать его доступным языком для различных групп людей. И это могут быть люди 7, 17 или 105 лет.

Классика активизма: его проявляют в большей или меньшей степени сначала дети, студенты. Затем включаться в активизм начинают люди уже после 45-50 лет. А временной промежуток после студенчества и перед пенсионным возрастом занимает работа, семья, воспитание детей, воплощение мечты…

В Украине много людей, уставших от двух работ, от морального давления, от тяжелых условий жизни, и им, откровенно говоря, может быть не до активизма. Нет времени и сил на сложные тексты, долгие поиски.

Но для правозащитного сообщества это также означает, что у нас недостаточно ресурсов достучаться к ним. Возможно, не хватает материалов понятным языком, возможно, надо изменить подачу информации? К тому же разные возрастные и социальные группы имеют ограниченный доступ к этим материалам.

Сейчас очень много инновационных технологий, которые можно использовать, чтобы учиться. И о правах говорить, используя различные новейшие средства, которые были бы удобными и простыми для пользовательниц и пользователей.

Очень простые примеры. Мамы после декрета нередко боятся выходить на работу, потому что там им будут платить копейки… Или же работают даром, потому что боятся потерять работу. Многих волнует, что не смогут достаточно уделять внимания своему ребенку. Некоторые вынуждены выдерживать прессинг от своей семьи, что ребенку “всего 5 годиков”, а ты уже вышла работать. И чтобы такая мама смогла противостоять давлению, бороться за равную оплату, требовать свои трудовые права – у нее должны быть эти инструменты.

Если бы для таких мам, у которых есть время максимум в Фейсбуке или Инстаграме посидеть, были созданы крутые онлайн-программы о правах человека, где женщины с разными вдохновляющими историями жизни рассказывали, как действовать в защиту своих прав… У таких матерей было бы меньше страха выходить на работу, больше уверенности давать сопротивление общественному давлению или требовать построить пандус к какому-то музею современного искусства…

Или люди предпенсионного или пенсионного возраста. В их жизни много уже произошло – кто хотел, уже родили детей, сделали карьеру, построили дом… И теперь у них есть больше времени проявлять активизм и по меньшей мере писать… жалобы. Почему бы нет? Сходили бы на курсы “написания жалоб”, имея время и вдохновение… А еще у них есть жизненный опыт и потенциал, который часто мы недооцениваем в свои, скажем, 30 лет…

Когда большинство в Украине примет права человека не как правила непонятной игры, которые очень далеки и на каких лучше не надеяться, а как нечто неотъемлемое, как внутренние убеждения, тогда будут реальные изменения. Наша правозащитная задача – донести  людям эти убеждения, выращивать в людях уважение, достоинство к себе и к другим людям.

“МНЕ БЫ ХОТЕЛОСЬ ОСТАВАТЬСЯ РЕСУРСНЫМ ЧЕЛОВЕКОМ…”

Директором Amnesty International в Украине я стала только год назад. И за этот короткий промежуток мы с командой, попробовав многое, поняли, что мы стремимся сделать. Не все идеи, которые мы предлагали, сработали. Но за это время мы очень круто сработались как команда. И мы видим Amnesty как организацию, которая включает людей в активизм – в самом широком смысле этого слова.

Я верю в то, что изменения начинаются с маленького городка и поселка в нашей Украине, в которых общины предлагают классные инициативы и готовы их воплощать. И если мы как организация сможем предоставить силы, знания этим общинам, сообществам, отдельным людям, которым не безразлично, мы изменим страну к лучшему.

Что касается личных мечт? (задумалась – авт.) Хочу доучить французский до какого-то приличного уровня. Хочу продолжать заниматься боевыми искусствами. В частности, в Страсбурге меня вдохновило на жизнь джиу-джитсу. И это то, что меня до сих пор вдохновляет – познание возможностей своего тела.

А еще мне бы хотелось быть таким ресурсным человеком, который без потери частиц себя мог бы легче, быстрее, эффективнее помогать другим. Не только в профессиональной, но и личной жизни.

Фото – Валерия Мезенцева, Центр информации о правах человека