Принуждение к доносам: в Крыму вернулись к практике преследований за несообщение о преступлениях

После двухлетней паузы крымские силовики вернулись к уголовному преследованию людей за недоносительство.

Как в Крыму борются с “недоносителями”, в чем особенности российского законодательства и практики применения по этой статье, а также кто и почему оказался в группе риска новых репрессий – читайте в этом материале.

Просто заберем вас

Утро 7 августа в Старом Крыму началось с обыска в доме местного жителя Асана Зекерьяева, которого затем силовики увезли в неизвестном направлении. Как выяснилось позже, сотрудники ФСБ не застали в доме его супругу, которая накануне уехала к родителям в Джанкой. Поэтому взяв с собой Зекерьяева они поехали туда, забрали его жену и снова приехали в Старый Крым, чтобы провести ещё один обыск, но уже в присутствии Эмине Зекерьяевой. Затем семью увезли на допрос в Симферополь.

История получила продолжение через месяц, когда неизвестный стал требовать от Зекерьяевой явиться к следователю. Предложение представиться и направить повестку неизвестный воспринял враждебно. “Тогда будем действовать другими методами. Приедем и просто заберем вас”, – рассказала впоследствии женщина про угрозы от неизвестного.

Настойчивость силовиков стала понятна только в начале ноября, когда Эмине Зекерьяевой предъявили обвинение в преступлении по статье 205.6 УК РФ “Несообщение о преступлении”. Ранее, в 2021 году по аналогичной статье в Крыму были осуждены четверо крымских татар, которых обвиняли в том, что они не сообщили правоохранителям о своей коммуникации с человеком, который вероятно состоял в группировке ИГИЛ.

На этот раз, как следует из пояснений самой Эмине Зекерьяевой и ее адвоката Эмиля Курбединова, силовиков заинтересовала ее переписка в 2016 году с женщиной из Украины, которая находилась в Сирии и, по мнению следствия, состояла в незаконном вооруженном формировании.

Причем, как отметил адвокат, вина гражданки Украины, не доказана. “Должен вступить в силу приговор собеседницы Эмине, и только тогда вообще можно говорить, имело ли место преступление или нет“, – отмечает Курбединов.

Универсальная статья

Статья “Несообщение о преступлении” написана крайне размыто. Отмечается, что ответственность наступает в том случае, когда человек не сообщил правоохранительным органам о достоверно известной подготовке к преступлению или совершении преступления террористической направленности. Однако более детальных критериев “достоверной известности” в законе не указано.

“Понятно, когда речь идет о явных преступлениях, когда человек видит, что где-то захватили заложников или что-то минируют, здесь еще можно говорить о том, что было какое-то событие и о нем не рассказали”, – отмечает Эмиль Курбединов. И добавляет, что в деле Эмине Зекерьяевой речь об этом не идёт, ей вменяют именно переписку.

Теоретически в этом случае следствие должно располагать уликами, что Эмине Зекерьяева в ходе общения достоверно установила, что ее собеседница состоит в неком вооруженном формировании, и осознавала, что это подразделение не является

частью государственных сил, а значит считается незаконным. Более того, она ещё должна была убедиться, что деятельность этого формирования противоречит российским интересам. Только в этом случае наступает ответственность.

Конечно, маловероятно, что в переписке обычных людей затрагивались настолько детально эти юридические особенности. Но вряд ли отсутствие доказательств сильно смущает следователей. Учитывая уже сложившуюся в Крыму судебную практику, вину вероятней всего усмотрят исключительно в самом факте переписки.

Кто следующий?

Однозначно в число потенциальных обвиняемых в недоносительстве попадают все крымские мусульмане, которые имели какую-то коммуникацию с участниками сирийского конфликта. Причем, под коммуникацией российские силовики понимают даже одно входящее сообщение, которое было оставлено без ответа.

Кроме того, в зоне риска находятся крымчане, которые были в контактах у так называемых “челебиджихановцев” – крымских татар, которых российские власти обвиняют в создании добровольческого батальона имени Номана Челебиджихана, имевшего отношение к продовольственной и энергетической блокаде Крыма в первый год после оккупации.

В принципе, не составит труда распространить эту норму и на общение крымчан с жителями материковой Украины. Мнение о том, что каждый украинец потенциальный террорист, думается, у суда не вызовет ни малейшего сомнения. А остальное, как уже упоминалось выше – может быть усмотрено исключительно в самом факте переписки.

Поэтому возврат к подзабытой за два года практике уголовного преследования за недоносительство, вероятно является ещё одним инструментом для запугивания крымчан и максимального обрыва их внешних связей.