“Язык вражды”: есть ли противоречие между профессиональным и гражданским долгом?
Год уходящий принес украинским медиа много новых вызовов или обострил те, что раньше были латентными. Одной из наиболее острых тем стал вопрос “языка вражды” в СМИ.
К сожалению, в этой проблеме больше мифов, эмоций и нежелания слышать друг друга, чем действительно непреодолимых мировоззренческих противоречий в позициях. “Детектор медиа” решил поинтересоваться у экспертов, есть ли в обществе, собственно, адекватное понимание этого понятия и изменилось что-то за год в отношении журналистов и политиков к проблеме.
“Детектор медиа” задали экспертам несколько вопросов, и начали их публиковать. Цикл материалов открыл комментарий Ирины Выртосу, главного редактора сайта Центра информации о правах человека, журналистки, координатора журналистской сети по правам человека, тренера.
1. Как вы считаете, есть ли правильное понимание термина “язык вражды” в среде политиков и журналистов? Какие ошибочные толкования этого понятия, по вашему мнению, самые распространенные?
Единого определения – единственного, жестко закрепленного в международных конвенциях – нет, как ни странно. В разных международных документах так или иначе упоминается понятие hate speech (в переводе на русский – “язык вражды” или “язык ненависти”).
Если очень обобщить, то язык вражды – это любое дискриминационное, некорректное высказывание в адрес отдельных групп или сообществ, или отдельных людей как представителей этих сообществ по разным признакам – этническому, расовому, национальному, вероисповедания, пола и т. д. Как правило, такие высказывания не просто оскорбляют, а подстрекают к расовой ненависти, ксенофобии (страх всего чужого, не своего), антисемитизму (неприязненное отношение к евреям), гомофобии (страх людей с гомосексуальной ориентацией), сексизму (пренебрежительное отношение к женщине, мужчине) и тому подобное.
Я намеренно даю хотя бы простые объяснения всем этим терминам. Нередко журналисты, описывая какую-то проблему, часто забывают своим читателям, слушателям… просто объяснить понятие.
Термин “язык вражды” начал приобретать своего значения в ХХ веке с движением за гражданские права, запретом расовой дискриминации, Холокоста.
В наше время этот термин распространяется не только в отношении этнического признака (например, корректно употреблять “темнокожий”, “еврей”, “ром”). Уже давно не являются комплиментами сексистские высказывания и анекдоты про блондинок.
Нередко в СМИ, в публичных выступлениях политиков появляются некорректные высказывания не потому, что хотели сознательно оскорбить, а по незнанию. Я никого не оправдываю, просто для Украины так называемая мягкая форма языка вражды и невежество – часто являются “нормой”.
Так, недавно народный депутат Антон Геращенко одержал победу в антипремии “Дискриминатор года – 2016” в номинации “Язык мой – враг мой”. Эту премию ежегодно определяет Коалиция по противодействию дискриминации.
“Победил” Антон Геращенко, казалось бы, только потому, что в интервью изданию “Корреспондент.net” предложил Надежде Савченко “идти замуж и рожать, а не заниматься политикой”.
В Украине так же нет культуры извинения за свои оскорбительные слова – разве что после скандала, и то не факт.
И если бы чиновники, политики, лидеры мнений и СМИ научились извиняться за свои некорректные высказывания, это стало бы сигналом и для их сторонников и оппонентов (избирателей?): мол, он/она признает свои ошибки в словах и готов/а их исправлять.
К слову, в прошлом году в номинации “Язык мой – враг мой” отличился Владимир Спильниченко, исполнительный директор НСК “Олимпийский”. После скандала в связи с избиением темнокожих болельщиков на НСК “Олимпийский” директор стадиона предложил сделать “отдельный сектор для чернокожих”.
Язык вражды очень тесно связан с нашими стереотипными представлениями о сообществах, о группах людей, которых нередко называем уязвимыми и тому подобное.
Под журналистскими материалами о беженцах из других стран я часто читаю подобные комментарии: “Принимать сирийцев ??? Нам что своих беженцев с Востока мало…”.
Кстати, различия и противопоставления “мы – они”, “у них – у нас”, “наши – их” плюс контекст являются элементом языка вражды.
Для сравнения: Марш равенства в некоторых СМИ подается как гей-парад. Казалось бы, какая разница, какое слово – парад (развлечение, гуляния) или прайд (перевод с англ. – гордость, уважение). Однако такие высказывания формируют соответствующее отношение, типа “у нас война – а у них свои массовые гуляния”. А потом – безответственность и очень серьезные последствия. Например, нападение на Марш равенства или поджог кинотеатра “Октябрь” представляется в суде как административное правонарушение и подается чуть ли не как оправдание: “Ну, так же напали на этих геев, если бы там были нормальные…”.
В цивилизованных странах мира мотив ненависти, язык вражды рассматривается как основание к преступлению на почве ненависти, в украинских судах, публичных выступлениях политиков или в СМИ – часто как оправдание.
Или же изменение терминологии состоялось в законодательстве, но не все государственные чиновники об этом слышали. Как, например, с термином “лицо с инвалидностью” вместо “инвалид”. В соответствии с законом все другие официальные украинские нормативные акты, имеющие в текстах слово “инвалид”, должны быть откорректированы.
Однако до сих пор продолжают подписывать новые законы со словом “инвалид”, а политики и медиа активно его употребляют (собственно, как и словосочетание “люди с особыми потребностями” и т.д.).
Как по мне, чем больше будет информативных материалов, в которых разъясняются все эти важные моменты, тем ниже уровень напряжения будет в обществе, даже в наше время, когда есть вооруженный конфликт на востоке Украины.
2. Как, на ваш взгляд, изменилась ситуация с использованием языка вражды в украинских СМИ за 2016? Его стало больше или меньше на страницах прессы, на радио и в телеэфире, в интернет-изданиях?
Чаще всего дегуманизация личности происходит в контексте вооруженного конфликта на востоке Украины. Об этом особенно трудно писать и говорить, если задумываться, что за каждой смертью – живой человек. С другой стороны, иногда мы очень легко торгуемся словами “боевик”, “враг”, “смерть”, “наша кровь”, “измена”, “победа…”.
Даже поверхностно оценим речи политиков вокруг войны и наши журналистские материалы. В публичных выступлениях зашкаливают слова “АТО”, “война”, “кровь”. Эти слова вызывают очень сильные эмоции, которыми легко манипулировать и достигать своей политической или пропагандистской цели.
Скоро Новый год. Ради профессионального любопытства можно просто посчитать, сколько и в каком контексте (это важно!) в праздничных новогодних поздравлениях публичных лиц прозвучит “война”, “боевики”, “АТО”, а сколько – “мир”. Очень хочется быть оптимисткой…
3. Как вы думаете, используют ли вопрос языка вражды в политических целях? Если да, то каким образом?
4. Уменьшилось ли использование языка вражды именно журналистами, а не героями материалов? Если так, то что на это повлияло? Журналисты и редакторы стали больше придерживаться стандартов, стали более образованными в вопросе выбора лексики? Или освещение конфликтно чувствительных групп, которых касался язык вражды, отошло на второй план? Возможно, есть, на ваш взгляд, какая-то другая причина?
Я не могу назвать точных цифр – для этого лучше обращаться к профессионалам, которые проводят серьезный мониторинг СМИ или анализ выступлений политиков.
По моим наблюдениям, понимание языка вражды в СМИ все же повышается. Но как это используется? Мы поняли, что это плохо, и ищем другие слова и меняем угол подачи материала, шоу? Или… язык вражды используем как “инструмент” для продвижения своих идей, или чтобы сделать программу зрелищной, а статью более рейтинговой?
Можно же сказать корректно “ром”, но запаковать в такую форму, что часть общества вынуждена будет покинуть свои дома. Это я напоминаю о недавней трагедии в Лощиновке, и как на нее отреагировали украинские СМИ.
Как-то на одном из мастер-классов о языке вражды меня спросили, а как журналистам реагировать, когда в интервью один чиновник сказал слово “цыган”. Я предлагаю сначала выдохнуть. Если это незнание терминологии (что недопустимо для представителей государства), можно поправить, объяснить и в статье не употреблять. Если после разъяснений все равно идет трансляция некорректных высказываний и употребления языка вражды – это уже вопрос компетентности госработника и, возможно, повод для скандала и его увольнения.
Однако абсолютно недопустимо употреблять язык вражды должностными лицами высокого ранга, политиками, общественными лицами, лидерами мнений и медиа, конечно. Реакция гражданского общества на такие высказывания должна быть не снисходительна, а осуждающая.
Как, например, благотворительная организация “Восток СОС” и другие общественные организации мгновенно отреагировали на комментарий министра внутренних дел Украины Арсена Авакова, который обвинял переселенцев в “обострении криминогенной ситуации”. Моя близкая подруга, профессиональная юрист с опытом работы в международной миссии ООН, переселенка из Крыма откровенно плакала, слушая эти слова. А министр до сих пор на должности и не помню, чтобы извинялся.
Повторюсь, язык вражды из уст высокопоставленных чиновников – это сигнал для других: мол, оскорблять можно! А не просто что-то необдуманно сказал/сказала.
К слову, о языке вражды следует узнать и всем тем, кто готовит публичные речи, ассистентам, копирайтерам и другим. Как правило, это невидимая категория работников. Но помощники буквально “подставляют” своими медвежьими услугами.
И напоследок с оптимистичного. В Украине формируется журналистский круг профессионалов, которым не безразличен язык вражды и которые чутко на него реагируют. В частности, молодежь.
Я часто общаюсь со студентами-журналистами разных университетов. Для них эта тема – не открытие. Так, профессиональное наслаждение я получила, дискутируя недавно со студентами Могилянской школы журналистики. Открытые к теме студенты Донецкого национального университета имени Василия Стуса. В рамках курса “Правозащитная журналистика”, который я координировала, бакалавры-журналисты Института журналистики КНУ имени Тараса Шевченко имели возможность пообщаться с крутыми спикерами на тему языка вражды (Максим Буткевич), вопросов гомофобии (Таисия Геращенко), о правах переселенцев (Алена Лунева) и другими. У большинства выпускников этого курса уже есть прививки от языка вражды. И я верю, что в своей работе они не будут пользоваться примитивными дискриминационными высказываниями и стереотипами, а искать новые формы подачи важных социальных проблем.
Подготовили Екатерина Толокольникова и Елена Демченко
Больше ответов читайте на Детектор медиа
