“Хохлов не лечим”: жена крымского политзаключенного Ивана Яцкина рассказала о системе в российской колонии
Крымчанина, жителя Симферопольского района ныне оккупированного полуострова Ивана Яцкина, российская ФСБ задержала в октябре 2019 года по обвинению в “государственной измене”. Где он находится, семья узнала только в декабре: после задержания его вывезли в московское СИЗО “Лефортово”.
Следствие, а затем судебное слушание дела длилось около двух лет. Российские следователи утверждали, что Яцкин якобы передавал Службе безопасности Украины сведения, составляющие государственную тайну России. В СБУ заявили, что подобный гражданин с ними не сотрудничал.
В мае 2021-го так называемый “верховный суд Крыма” приговорил Яцкина к 11 годам колонии строгого режима с ограничением в один год. Заседания проходили в закрытом режиме, что создало все условия для нарушения права на справедливое судебное разбирательство, убеждены правозащитники. В июне 2022 года Верховный суд России отклонил кассационную жалобу защиты Яцкина на приговор, оставив его в силе.
Мужчина, признанный политзаключенным, отбывает наказание в исправительной колонии Кемеровской области. У него серьезные проблемы со здоровьем: тромбофлебит и сопутствующие трофические язвы на ногах, которые необходимо постоянно обрабатывать, резко упало зрение. Уже в заключении ему поставили диагноз “остеохондроз”. Однако головная боль и боль в грудной клетке у пленника Кремля появились после “Лефортово”, где у него был конфликт с сокамерником. Несмотря на свое состояние, необходимую медицинскую помощь мужчина в колонии не получает.
О том, как сейчас чувствует себя Иван Яцкин, удается ли передавать ему медикаменты и что помогает держаться ему и его семье, рассказала жена политзаключенного Гульнара Кадырова.
“На самом деле новостей у нас очень мало. Более-менее было до апреля нынешнего года, а после этого связь почти прекратилась, вплоть до того, что мне пришлось отправлять в колонию адвоката, чтобы узнать, как у Ивана дела”, – говорит Гульнара.
После визита адвоката некоторое время Яцкину разрешали звонить домой, но вскоре это снова прекратилось.
Письма от Ивана семья тоже не получает, так же как и он – ни от родных, ни от правозащитников, хотя пишут ему много. Почему так, Гульнара точно не знает, но причин может быть множество. Например, могут запретить посылать два письма в одном конверте.
“Обычно он посылал письмо, адресованное лично мне, и еще одно – своей маме – одним конвертом. Я его потом передавала ей. А в какой-то момент сказали – нельзя”, – рассказывает женщина.
По тюремным правилам Иван имеет право звонить только после написания заявления и подписания его администрацией колонии. Мужчина такие заявления пишет регулярно, но их не подписывают. По разным причинам. Адвокат рассказывал Гульнаре, что однажды Ивану сказали, что он якобы слишком часто звонит, потом не подписывали, поскольку Иван указал дату последнего звонка, а этого не надо делать…
“Однажды не подписывали, потому что он в заявлении писал: Крымскотатарская народная республика. Я ему говорю, та достаточно уже, напиши хотя бы просто Крым, если уже не хочешь по-другому”, – рассказывает Гульнара.
Хотя к более лояльным заключенным в колонии иное отношение, для них правила могут “немного обойти”. Ивану же заявления нужно писать каждый раз, бросать их в специальный ящик или отдавать лично бригадиру. Дальше судьба этих заявлений неизвестна, поскольку они никак не регистрируются. Доказать, что человек их писал, невозможно.
“Даже если он бросил в ящик это заявление, то и что? Его взяли и выбросили. Как было в Саратове. Он писал каждый день заявления, нумеровал их. Просил: дайте связь с родными, окажите медицинскую помощь, возместите стоимость вещей, которые повредили, и т.д. А эту бумажку брали в его присутствии, сминали и выбрасывали в мусор. Он говорит: “Что вы делаете? У вас же видеорегистраторы, как вы ведете себя?” А им все равно”, – рассказала супруга политзаключенного.
Так и выходит, что это не администрация запрещает, а Иван не пишет заявлений на звонок.
Гульнара посоветовалась с адвокатом, они будут посылать жалобу на такие действия работников колонии.
С доступом к медицине все очень плохо
С лечением Ивана Яцкина по-прежнему все плохо. Фактически он его не получает, несмотря на очевидную потребность.
“Помню случай, как он обратился за помощью в медсанчасть, а ему сказали: “Хохлов не лечим”, и все. Кстати, теперь говорят: “Мы евреев не любим в связи с войной в Израиле”. Меня даже на нервный смех пробило, когда адвокат сказал, что раньше к Ивану было предвзятое отношение, потому что он “хохол”, а теперь он еще и еврей. Прямо “хохлоеврей” какой-то получился. И тех не любят и этих… Хотя непонятно, кого они там вообще любят”, – рассказывает Гульнара.
Не получает Иван какой-либо элементарной медицинской помощи. По словам жены, если кто-то и дает мужу перевязочные средства, то это сокамерники, которые относятся к нему лояльно.
А вот мазями, которые ему нужны, в колонии не снабжают. В медсанчасти заявили, что такие медикаменты должны посылать родственники. Отправить их – небольшая проблема, родные делают это регулярно, но получить посылку не так просто, говорит супруга политзаключенного. Если раньше он мог это делать, хотя и с большим трудом, то сейчас такой возможности нет.
“Конечно, все равно постараюсь отправлять лекарства с кучей сопроводительных писем. Потому что, конечно, лучше со здоровьем у него не стало, но он держится, другого выхода нет”, – объясняет Гульнара.
У Ивана – тромбофлебит, часть вен ему удалили еще до ареста, он перенес несколько операций. Соответственно ему нельзя долго находиться на ногах, поднимать тяжелые вещи. Даже обувь не может носить любую, необходима определенная пошивка. Однако на это в колонии не обращают внимания.
Несколько раз Ивана закрывали в ШИЗО: однажды он якобы был одет не по форме, в другой раз — отказался выходить на зарядку, хотя отказ был обоснован.
“Да что там о специальной обуви, когда у него и обычной может не быть. Как-то зимой в шлепанцах ходил. Получил нормальную обувь перед моим приездом в мае на свидание, за день перед ним. Он еще смеялся тогда: мол, смотри, выдали мне, чтобы ты не скандалила”, – вспоминает Гульнара.
Подтасовать любые данные в заключении очень легко
Конечно, женщина пытается немного облегчить жизнь мужа в заключении. Пишет жалобы, обращения, хотя и понимает, что добиться хоть какой-то справедливости в этих условиях крайне сложно. В колонии делают вид, что реагируют, имитируют проверки, хотя чаще всего это фикция. А подтасовать данные в заключении очень легко.
Например, в ответ на жалобы, что Ивану не дают общаться с семьей, ей ответили: “Как это он не звонит? Звонит и очень часто”.
“Я только сейчас поняла, как они считают: каждый вызов, даже пропущенный, считают состоявшимся разговором. То есть, к примеру, я в больнице с детьми. Муж мне звонит в этот момент. Я не могу поднять трубку. Десять пропущенных вызовов, на 11-й отвечаю. А по логике работников колонии, в этот день мы побеседовали 11 раз”, – объясняет Гульнара.
И такое отношение сплошь и рядом в российских колониях, на что постоянно жалуются родственники заключенных, говорит она.
Чтобы узнать, как обстоят дела у мужа, Гульнаре приходилось нанимать адвокатов из Кемерова, которые бы посетили его в заключении. Стоимость одной поездки немалая. Если нужно, например, написать жалобу, то цена еще увеличивается. А написать в три инстанции – увеличивается втрое.
“Конечно, было бы здорово и хорошо, если бы адвокат пару раз в месяц наведывался к Ивану, следил за условиями содержания и т.д. Но это большие деньги, не по нашим доходам. Плюс у нас трое маленьких детей”, – объясняет она.
Очередную жалобу на невозможность связаться с семьей и отсутствие медицинской помощи Гульнара собирается направить начальнику колонии, где отбывает наказание ее муж.
“Посмотрю, что он ответит и какая будет дальнейшая реакция. Если никаких результатов это не даст, буду писать дальше: в генпрокуратуру, омбудсману, только не в Москву, а в Кемерово. Москальковой писать бесполезно, она не отвечает”, – говорит женщина.
“Не боишься, что тромб оторвется случайно? Мы всегда найдем, что в справке о смерти написать”
Гульнара подавала ходатайство в ФСИН, поскольку Ивана отправили так далеко от Крыма отбывать наказание – в Кемерово: 5 тысяч километров, 10 дней дороги и баснословные деньги, чтобы добраться.
“Ну неужели ближе было нельзя? В Крыму есть колония строгого режима, в Краснодаре, Ставропольском крае, Ростове. Почему Кемерово – понять не могу”, – удивляется она.
Обосновали ходатайство с юристами организации “Русь сидящая”: в качестве аргументов — материальное положение, наличие маленьких детей, работы, привели правовые доказательства. Ходатайство подали на нескольких страницах, с картами, выписками, где еще есть колонии строгого режима.
В ответ получили, что в ФСИН “не видят причин перевода Ивана Яцкина ближе к месту жительства семьи”.
“Угрозы для его жизни нет, по состоянию здоровья он может находиться в Кемерово, чего вы требуете, чтобы его перевели? Объясняю, что мы не можем воспользоваться тремя долгосрочными и тремя краткосрочными свиданиями в год. Финансово это невозможно. Каждый раз это 150-200 тысяч на проезд. Плюс лекарства, продукты нужно передавать”, – говорит Гульнара.
С передачами, кстати, тоже возникают проблемы. К примеру, бывший начальник медсанчасти запрещал передавать медпрепараты посылкой. Мол, приезжайте в колонию лично и привозите. Женщине пришлось доказывать, что она имеет право пересылать препараты по почте:
“Пишу: вот такая статья в кодексе, я вам прислала копию. Посмотрите, пожалуйста, родственники осужденных имеют право, потому прошу принимать. Иногда это помогало, иногда нет”.
Еще в колонии, когда отказываются принять лекарства, могут прикрываться тем, что требуется выписка после обследования и рекомендованный список препаратов. Для этого Ивану нужно лечь в больницу. Он не хочет, потому что прекрасно понимает, что это за больница, не знает, какие препараты ему там могут ввести и что они способны спровоцировать.
“У него тромбофлебит, поэтому он опасается, тем более что в колонии ему постоянно “намекали”, что-то вроде “может тромб оторваться случайно” или еще что-то. Говорили, что “мы всегда найдем, что в справке о смерти написать”. Потому он и отказывается”, – рассказывает Гульнара.
Каждый раз, когда передает лекарства посылкой, она просит администрацию колонии переслать ей заявление за подписью Ивана, что он действительно их получил. Но там никогда этого не делают. Поэтому узнать, сколько и чего и получил ли мужчина, она может только по телефонным разговорам с ним.
Силы дает надежда
Несмотря на все, Иван пытается держаться и не терять оптимизма. Силы дает надежда, хотя в последнее время ситуация стала еще сложнее.
“Если раньше мы надеялись на обмен, то сейчас надежды нет. В связи с полномасштабной войной главное сейчас – военнопленные, гражданские, попавшие в плен. А мы надеемся хотя бы на перевод поближе к дому”, – говорит Гульнара.
Она верит, что все получится, и это будет Ставропольский или Краснодарский край. Тогда у семьи будет возможность приезжать чаще к Ивану. На сегодняшний день ей со старшими сыновьями удалось побывать у него только раз.
Дети Ивана и Гульнары часто спрашивают об отце, говорят о нем. Детей в семье трое – Ринат, Арсен и Риана: шесть, пять и три года.
“Однажды Арсен говорит мне: “Ты папу больше любишь, чем меня, ты ему так улыбалась, прямо так его обнимала”. А Ринат отвечает: “Ну конечно, она же его изредка видит, соскучилась”. Риана, если я ее наругаю, начинает плакать и кричать: “Папа! Я все папе расскажу! Все меня оскорбляют! А еще подходит к стенке, становится, ручку ставит над головой, как меряют рост, и говорит: “Смотри, я уже выросла, вы уже можете меня взять с собой на самолет, поеду к папе”, — рассказывает Гульнара.
Дети очень ждут отца, скучают по ним. Поэтому женщина пытается делать все, что от нее зависит, и очень благодарна всем, кто ее поддерживает.
“Изначально нам помогли с адвокатом, с его оплатой. Я не знаю, как бы справилась сама. Ну, был бы у нас обычный адвокат по назначению из Москвы. И информации вообще никакой не было бы об Иване: где он, что с ним? Затем со мной связались киевские адвокаты, его дело передавали дальше в международные инстанции. Из Крыма мои документы увезли, с меня даже копейки не взяли”, – рассказала она.
Премия имени Левко Лукьяненко – также колоссальная помощь, несмотря на то, что курс гривны в прошлом году очень упал. Справились и сейчас тоже справятся, уверена Гульнара:
“Конечно, я прекрасно понимаю все сложности защиты. А как защитить Ивана? Как его защитишь оттуда, из Украины? Я даже не представляю. Адвоката нанять? Ну будет он ходить, просто биться головой о стену, и все, не больше. Вот когда еще СМИ начинают говорить или родственники шум поднимать, писать в разные инстанции, это хоть как-то помогает”.
Лишние проверяющие в колонии не очень нужны, их работникам это ни к чему, у них там свои дела и свои планы.
“Кстати, недавно адвокат говорил мне, что колония, где сейчас Иван, пока полупустая. Их якобы хотят расформировать и отправить остальных заключенных в другую, тоже в Кемеровской области. Я спросила, а куда все делись, было около тысячи человек? Ответил, что кто-то пошел на так называемую СВО, кто-то на УДО”.
Сам Иван на условно-досрочное освобождение не рассчитывает.
“Он же осужден за шпионаж, к нему в колонии вообще особое отношение. Так что как могу поддерживаю мужа, и это дает силы держаться самой. Ну и дети, конечно”, – заключает наш разговор Гульнара.
Наталья Адамович, ZMINA, для “Дня”
