Ремзи Бекиров – крымский татарин з улицы Свободы. История гражданского журналиста с приговором на 19 лет тюрьмы
В конце сентября нынешнего года Федеральная служба исполнения наказаний РФ (ФСИН) уже в пятый раз отказала в переводе крымскотатарского активиста, гражданского журналиста, политзаключенного Ремзи Бекирова из исправительной колонии №33 Республики Хакасия России в колонию ближе к дому.
Крымский татарин отбывает незаконное наказание по делу “об организации деятельности террористической организации”. Его задержали в оккупированном Крыму в марте 2019 года вместе с другими 23 крымскотатарскими активистами.
27 и 28 марта оккупационный суд в Симферополе арестовал всех задержанных. 10 марта 2022 года стало известно, что Южный окружной военный суд в Ростове-на-Дону приговорил Бекирова к 19 годам лишения свободы.
Все эти годы жена политзаключенного Халиде не прекращает попыток добиться перевода Ремзи. Сейчас он находится за пять тысяч километров от семьи.
Более того – вот уже несколько месяцев с ним нет никакой связи. Крымского татарина держат в СИЗО. Причина – “статья такая”. Впрочем, в России не привыкли утруждать себя объяснениями. Тоталитарным режимам главное обезопасить себя от любого проявления свободолюбия. Для этого используются любые методы, один из которых – сломить волю человека, отправив его в изоляцию и лишив возможности общения с родными и близкими.
Халиде рассказала ZMINA, как их семья борется за права Ремзи Бекирова и почему Халиде уверена, что они ничего не поменяли бы в своей жизни, даже если бы знали заранее о том, что придется пережить.
В штрафной изолятор шесть раз подряд
Мы говорим с Халиде о Ремзи. Разговор, несмотря на тему, идет на оптимистической ноте. Причина – новости о последнем обмене, когда домой вернулись не только военные, но и гражданские. А это значит – вновь появилась надежда на обмен крымчан. Бекиров – один из них.
Обе понимаем, что это – всего лишь надежда. Но она дает Халиде силы жить без Ремзи и бороться за него. Сколько раз она писала заявления во ФСИН и прокуратуру РФ о переводе мужа ближе к дому, она уже не помнит. Может, пять, может больше. Пока безрезультатно. Более того, крымского татарина отправили еще дальше от дома: из Енисейска в Хакасию.
“Когда Ремзи находился в Енисейске, у него изначально был строгий режим там, ждали, что пройдет год, его этапируют в колонию, и станет легче. По крайней мере, он получит возможность звонить домой по “Зонателекому”, выходить на свежий воздух, видеть солнце, будем на свидание к нему ездить…” – говорит Халиде.
Однако единственное письмо женщина получила 5 августа 2024 года с последнего этапа Ремзи. Он писал из СИЗО Абакана, рассказывал, что уже месяц на этапе, что тяжело переносит его. Но никаких подробностей не сообщил.
Еще через месяц семья выяснила, почему нет ни ответов на письма родных, ни звонков. Оказывается, как только крымский татарин прибыл в колонию, его поместили в ШИЗО.
Халиде узнала об этом в адвокатском офисе, когда подписывала соглашение, чтобы местный, российский адвокат посетил Ремзи. Там ей сказали, что муж находится в ШИЗО.
“Меня как будто кипятком обожгло. Такая новость, конечно, я не ожидала. Пришла с температурой, больная, а тут еще такое. Наревелась в тот день, сейчас более-менее в себя пришла”, – вспоминает Халиде.
В ШИЗО крымского татарина отправили впервые за все время заключения.
Пять лет он провел в следственном изоляторе – СИЗО, потом в тюрьме, там нет ШИЗО.
“Я знала, что такое есть в колониях, потому что наш сосед, Тимур Абдуллаев, годами там находится. От его жены услышала, как это тяжело, что это сырое подвальное помещение, одиночка. Пребывание там очень сильно сказывается на здоровье. Конечно, когда услышала, что Ремзи тоже в ШИЗО, тяжело восприняла”, – говорит жена политзаключенного.
Бекиров прибыл в колонию 12 августа 2024 года, и его сразу поместили в карантин. Однако уже через несколько часов перевели в ШИЗО. С тех пор он оттуда практически не выходит: его держат там по пять, шесть, десять дней.
Всего Ремзи отправляли в штрафной изолятор уже шесть раз подряд. Если после пяти-шести суток он выходит оттуда, в этот же день его по какой-то надуманной причине отправляют обратно. Среди причин – не надел головной убор, не поздоровался с кем-то из сотрудников колонии, не находился на спальном месте, а читал молитву.
За Ремзи в колонии пристально наблюдают, морально давят, постоянно следят. За любое действие, которое даже нельзя назвать нарушением, отправляют в ШИЗО. Он не может полноценно читать молитвы, приходится делать это в скрученном, сидячем положении, не так, как этого требует его религия.
Из 17 лет брака уже почти 6 в разлуке
Во время нашего разговора Халиде растерянно вздыхает, но тут же в ее глазах вновь появляется спокойствие и уверенность. Несмотря на годы в разлуке и практически полное отсутствие общения, они с мужем по-прежнему – семья.
Они женаты 16,5 лет, из них почти 6 в разлуке. А познакомились еще в годы учебы в Таврическом национальном университете имени Вернадского в Симферополе.
“Я училась на математика-программиста, Ремзи – на историческом факультете. Жили в студенческом общежитии, я на четвёртом этаже, а он – на пятом. Он такой коммуникабельный был, очень любил проводить экскурсии для студентов, просто так, по своей инициативе”, – вспоминает Халиде.
Ремзи собирал студентов по этажам и возил по Крыму: Ау, Штаял, Бахчисарай… Во время таких экскурсий пара и познакомилась, в общежитии ближе узнали друг друга и поняли, что хотят быть вместе.
“Дружили долго, год, может быть, просто друзьями были. Я видела, что он такой добродушный, открытый, такой искренний. Но на тот момент как-то и не задумывалась о большем. Думала: у меня еще учеба, я только на третьем или каком-то курсе. А потом уже поняли, что хотим быть вместе”.
Свою совместную жизнь пара начала в селе Строгоновка под Симферополем. Еще будучи студентами, Ремзи и его соседи по комнате в общежитии написали заявление на получение участков под строительство дома. И все они получили участки в Строгоновке.
“В итоге те, кто в одной комнате жил, они тут и построились по одной улице. Улица Азатлык, в переводе – улица Свободы. И так получилось, что они тут бок о бок жили, соседями, потом уже с супругами. И потом их вместе в один день арестовали с одной улицы. Пятерых крымских татар с улицы под названием Свобода. В один и тот же день их отправили в Ростов, и они находились в одном СИЗО. Вот такая история получилась”, – рассказывает Халиде.
Она вспоминает, что никакой особой свадьбы у них не было – просто вечер дома с родственниками, очень скромный. Даже фотографий с этого вечера не осталось.
В первый же день после свадьбы они приехали в Строгоновку на улицу Свободы. Халиде тогда ещё училась на пятом курсе университета, перешла на домашнее обучение. Писала дипломную работу, ездила в университет на консультации, позже защитилась.
Ремзи после университета успел построить в доме одну жилую комнату, кухню и санузел. И на первое время семье этого было достаточно. А потом из года в год они вместе достраивали комнаты. Сейчас три жилых комнаты в доме. Последнюю достроили уже без Ремзи.
“Мужа в марте забрали, а мы с ним запланировали на лето достраивать, накопили денег. Пришлось без него уже доделывать, нанимать рабочих. Ремзи даже не побывал в этих новых комнатах, даже не увидел то, в каком состоянии сейчас дом. Нельзя было посоветоваться и спросить, как он видит его дизайн, какой должна быть эта комната”.
После ареста Халиде с Ремзи могли только переписываться. Письма шли обычной почтой, до месяца, поэтому женщине приходилось самой принимать решения: и по бытовым вопросам, и по воспитанию детей.
Поженилась пара в 2008-м, ровно через год родился первый ребенок – сын. С выбором имени сложностей не возникло: Мухаммед.
“Мы оба как будто бы об этом и мечтали всегда, чтобы первый был сын, и назвать его именем пророка”.
Сейчас старшему сыну уже 15 лет, младшей дочери летом исполнилось 10 лет.
В год, когда в семью пришли с обыском российские силовики, ей было всего 4,5 года, совсем еще малышка.
“Она не очень хорошо помнит отца. Если получится свидание, мы будем счастливы. Поедем с детьми, хотя дорога дальняя и очень тяжелая. Дети живут этой мечтой уже несколько месяцев”, – говорит Халиде.
Её дочка уже даже выбрала себе чемодан, новую одежду на свидание к папе:
“Для нее это как волшебная поездка. Сыновья постарше, они более трезво смотрят на это, а она как принцесса, ждет сказки. Такие разные у детей мечты. Кто-то мечтает поехать в Диснейленд, а кто-то – на свидание к папе”.
Дети даже принимали участие в подсчетах расходов на дорогу. Получалось около 260 тысяч рублей, это без учета текущих расходов, продуктов, передачи, которую нужно привезти Ремзи.
“Детвора сказала: мы отдадим все наши сбережения из наших копилок, только чтобы мы поехали быстрее. Для детей это очень дорого, долгожданно”.
Но все же семья больше всего надеется на обмен, особенно в свете последних событий.
Когда пришла Россия семейный бизнес пришлось закрыть и Ремзи стал гражданским журналистом
Когда началась оккупация Крыма в 2014, крымские татары уже были наслышаны про Уфу, Казань, про то, как мусульман России десятилетиями репрессируют, поэтому ожидали подобных репрессий на полуострове, вспоминает Халиде.
В начале 2014 года она была беременна младшей дочерью, когда по телевизору услышала, что Россия заходит в Крым.
“Это был март. Помню, я обняла живот, как бы дочку свою обняла, и мне стало так страшно в тот момент, что я могу лишиться мужа, что неизвестно, как роды пройдут в таком предвоенном положении”.
Тогда по Симферополю ездили танки, ходили российские военные.
В июне того же года Халиде родила девочку. Никто не знал, что будет дальше, можно ли будет жить вообще в Крыму.
В таком постоянном напряжении семья жила до 2019-го года. Тогда Ремзи был рядом, но вскоре волна массовых репрессий в отношении крымских татар докатилась и до семьи Бекировых.
В то время они имели семейный бизнес, открытый еще при Украине: закупили станки, фотопринтер, плоттер и занимались печатью крымскотатарской и исламской символики на футболках, кепках, кружках…
“Такого до нас в Крыму еще не было, это была новинка. Люди заказывали надписи на родном языке. Например, “Любимой маме” – на кружке, или имя на кепке, или магнит на холодильник с крымскотатарской надписью”, – вспоминает Халиде.
Но когда пришла Россия, их реализаторы начали возвращать продукцию, потому что любая исламская символика, любое национальное или религиозное проявление могли притеснять:
“Наши реализаторы коробками привозили товар обратно и говорили, что теперь боятся это продавать. Хотя ничего противозаконного в этом не было, но России боялись”.
Супруги поняли, что бизнес не может существовать в таких реалиях, и закрыли его. Дальше уже зарабатывали, кто как мог.
Раньше Ремзи никогда не видел себя в роли журналиста. Но после 2014 года, когда начались репрессии против соседей, знакомых, родственников, просто соотечественников, он не мог просто сидеть в стороне и наблюдать.
“Он очень отзывчивый, всегда приходил всем на помощь. И тогда он делал все, что мог. Брал свой телефон, никакой профессиональной камеры у него не было, естественно, и бежал снимать видео, выходить в эфиры, в фейсбук, и хоть как-то освещать ситуацию”.
К тому времени Россия практически избавилась от независимых СМИ в Крыму. То есть официальных СМИ, которые могли бы это освещать. Поэтому все это легло на плечи обычных граждан с их обычными телефонами.
Так Ремзи волей-неволей стал гражданским журналистом. Он отлично понимал, что это опасно. И даже его мама говорила ему: “Может, хватит, может, не будешь лезть на рожон?”
В 2017 году оккупанты выписали Ремзи два административных штрафа по сфабрикованным обвинениям, а по факту за то, что говорил правду.
Жена политзаключенного вспоминает, что ему и в ФСБ РФ уже намекали, говорили, что если не угомонится, следующее дело будет уже уголовное, не административное. Пара даже обсуждала выезд из Крыма, но в конце концов оба пришли к выводу, что останутся дома до последней минуты, пока есть возможность делать что-то для соотечественников.
При обыске и задержании было много нарушений, но на приговор это не повлияло
В 2019 году прошли самые массовые обыски в оккупированном Крыму. Тогда задержали 25 крымскотатарских активистов, журналистов, волонтеров. Среди них был и Ремзи Бекиров.
“За день до обыска мы пытались выехать в Херсон, чтобы забрать загранпаспорта. Оставили детей дома с дедушкой, рано утром выехали. Вернуться собирались в этот же день. Но нас на границе остановили, испортили внутренние паспорта, обвинили, что это мы их испортили, и вернули нас обратно”.
Халыде объясняет, что российские пограничники в одном паспорте подтёрли цифру, в другом – повредили защитную ленту:
“Выписали административку за порчу документов, уже третью. Тогда мы не могли понять, зачем они это сделали: не пустили в Херсон и отправили домой. А наутро, когда к нам ворвались с обыском, поняли, что были у российских силовиков уже в базе с приказом не выпускать”.
С обыском к Бекировым пришли в шесть утра. Понятыми было два студента. Когда Халиде спросила у них, как они тут вообще оказались, те ответили, что гуляли по Строгоновке.
“То есть какой-то парень и девушка гуляли по Строгоновке в шесть утра в полнейшей темноте. Причем они были не строгоновские”.
Халиде очень долго требовала, чтобы вызвали адвоката. Оказалось, что адвокат все это время был за двором, пытался войти, но его не пускали. А Бекировым говорили, что адвоката вызвать нельзя.
“Нарушений было очень много. Я все их записала на лист А4 и потребовала, чтобы его прикрепили к протоколу обыска. К моему удивлению, эти мои записи в суде в Ростове-на-Дону зачитали. Я написала о том, как при обыске нас оскорбляли, унижали”.
При обыске присутствовала мать Халиде.
“Мама приехала на учебу, она врач, и у нее каждые 5 лет была переквалификация, месяц ей нужно было в Симферополе учиться, она у меня жила. А мы с ней привыкли, что говорим на крымскотатарском языке. Она спросила, может ли пройти в санузел. Я ответила: иди, не бойся. И силовики тут же запретили нам говорить на родном языке, видимо, боялись, что мы будем какие-то переговоры вести”.
Искали что-то в основном в домашней библиотеке Бекировых. На вопрос Халиде, что они могут там найти: оружие, боеприпасы, взрывчатку – обвиняют же в терроризме, ответа у них не было. Изъяли несколько книг на крымскотатарском языке, учебники арабского языка, который изучает Халиде. Ремзи арестовали и увезли.
Халиде повторяет, что зафиксировала много нарушений при обыске, но на приговор это никак не повлияло. Впрочем, как и все доказательства невиновности подсудимых. Их даже не слушали.
Первый раз после ареста Халиде увидела мужа на судебном заседании в Ростове. Это было через несколько месяцев после его задержания. Дорога туда из Крыма – далекая, долгая и тяжелая. Но чтобы увидеть родного человека, семья раз за разом проделывала этот путь. Старались увидеться на каждом судебном заседании. Однако вряд ли это можно назвать встречей. Ремзи находился вместе с остальными подозреваемыми в стеклянном “аквариуме”.
Во время судебного заседания Халиде и Ремзи просто смотрели друг на друга, улыбались и все. В тот момент они уже не надеялись, что его отпустят.
“Честно говоря, судя по предыдущим таким же политически мотивированным делам, надежды не было абсолютно. Мы прекрасно понимали, что срок будет и немаленький. Не ошиблись, к сожалению: Ремзи дали 19 лет, максимальный срок”.
Хотели, чтобы его все-таки перевели ближе, а его отправили еще дальше.
Халиде писала заявление о том, что Ремзи имеет право отбывать наказание ближе к дому. Многодетная семья, малолетние дети, им тяжело ездить на свидания…
“Писала три или четыре, или даже пять раз, уже точно не вспомню, эти заявления. И каждый раз мне приходил отказ по разным причинам. Следующее заявление писала с учетом причины предыдущего отказа. Казалось, им нечего будет ответить. Но там опять находили какой-то повод”.
В последний раз во ФСИН заявили, мол, пусть заключенный доберется в колонию, а потом только отправляйте заявления.
Однако, на заявление отправленное, когда Ремзи уже был в колонии №33 Республики Хакасия, Халиде получила очередной отказ. Как основание управление исполнения приговоров и специального учета указало, что “обстоятельств, препятствующих дальнейшему отбыванию наказания журналиста в ВК-33, не существует”.
В ФСИН подчеркнули, что осужденных по статье о “терроризме” отправляют в исправительные учреждения в тех местах, которые определяет ведомство.
Несмотря ни на что, семья будет продолжать попытки перевести Ремзи ближе к дому.
“Хотя по практике предыдущих осуждённых вижу, что никого ещё не переводили ближе по такому заявлению. Посмотрим. Невозможно сидеть просто так, сложа руки”.
Даже если б заранее знали, чем все закончится, позицию не поменяли бы
Халиде уверена, что на самом деле Ремзи знал, что им придется проходить этот тяжелый путь – с обысками, арестами, преследованиями, разлукой.
“Административки, которые он получал, слежка, которую мы замечали перед его арестом… Мы оба знали, к чему идет. В последнее время я спала в платье, в платке, потому что жили в ожидании, в любой момент его могли забрать”, – говорит Халиде.
При этом она уверена, что оба не поменяли бы свою позицию в любом случае. Халиде даже не пыталась отговаривать мужа от публичных действий, это было обоюдное решение. Выбор был тяжелый, безусловно. Но если бы поступили по-другому, наверное, было бы еще тяжелее, считает она.
“Мы с Ремзи даже обговаривали вероятность его ареста, что делать, как мне быть без него. Например, он убедил меня получить водительские права. Я получила. И потом он еще год по городу гонял: я за рулем, он рядом инструктирует, как тут себя вести, на этом перекрестке, на этом кольце… Говорил, представь, что меня нет рядом”.
Впервые без него Халиде выехала в город после обыска, и поняла, как пригодился ей опыт вождения.
До ареста Ремзи пара все делала вместе. И дом строили, и в общественной жизни участвовали. В Крыму есть организация “Крымское детство”, которая занимается детьми политзаключенных. Халиде и Ремзи часто бывали там. Он как журналист, делал видео-, фотофиксацию, чтобы потом отправлять в СМИ. Она как учитель: занималась с детьми, проводила уроки, сопровождала в поездках, экскурсиях.
Сейчас их дети – тоже участники “Крымского детства”.
К сожалению, в Крыму, особенно среди крымских татар, уже так много политзаключенных, что это не вызывает вопросов или удивления.
“Это же не просто 150 семей, где кого-то арестовали, это братья, тети, дяди и так далее, и так далее. Практически весь народ знает вот эту нашу проблему, и поэтому сочувствуют, поддерживают. У детей среди знакомых все знают, что их родители – не преступники, а пострадали незаконно”, – говорит Халиде.
Без этой поддержки, конечно, было бы сложнее пережить эти времена.
“Меня иногда спрашивают, сколько Ремзи еще осталось отбывать “наказание”. А я никогда не думаю о том, что вот 19 лет, минус пять, еще 14.., Потому что понимаю – их приговоры, на бумажках написанные, это такая мелочь. Все в руках Всевышнего. Так что сколько еще осталось Ремзи быть в заключении – только Богу известно. Конечно, надеемся, что все-таки это быстрее будет”, – говорит Халиде.
И такой надеждой живут еще десятки и десятки семей в оккупированном Крыму.
