Жена политзаключенного Владимира Якименко: “Отправляли в ШИЗО из-за отказа шить одежду военным, а там обострилась язва”

Владимир Якименко — таксист и активист “Автомайдана” из села Чаплинка в Херсонской области. Еще с 2014 года мужчина активно помогал украинской армии на Донбассе и крымчанам, покидавшим полуостров из-за российской оккупации.

Российские силовики задержали его 11 июня 2017 года, когда он в очередной раз пересекал административную границу с Крымом. Украинца обвинили в транспортировке наркотиков, которые ему действительно подложил пассажир. В первые дни мужчину пытали российские силовики, чтобы получить признание.

Его жена Алена, как и украинские правозащитники, убеждена, что Владимира наказали за его деятельность и открытую проукраинскую позицию. Статью за наркотики выбрали, потому что за это предусмотрены большие сроки заключения.

И действительно, в 2018 году подконтрольный России суд в Крыму дал мужчине пятнадцать с половиной лет колонии. Но узнали о пленнике Кремля в Украине только в конце сентября 2019 года.

Сейчас он отбывает незаконное наказание в колонии строгого режима №4 Пугачева Саратовской области России. У мужчины проблемы со здоровьем: больной желудок и язва 12-перстной кишки. Он нуждается в постоянном употреблении лекарств и регулярном медицинском обследовании. Однако в российской колонии рассчитывать на адекватное медицинское обслуживание бесполезно.

О том, как чувствует себя в заключении Владимир сейчас, получает ли он хоть какую-то медицинскую помощь и что помогает ему держаться, рассказала жена политзаключенного Алена Якименко.

Владимир Якименко. Фото: фейсбук-страница

Алена, есть ли у вас возможность общаться с мужем и как часто?

В последнее время общаться с ним стало сложнее, поскольку его перевели в так называемые строгие условия содержания (СУС). Из последнего, что мне известно, это то, что он, наверное, с месяц назад просил о медицинской помощи. У него снова начались страшные боли в желудке. Ведь хронический гастрит у него еще до задержания. В заключении болезнь прогрессировала, плюс язва 12-перстной кишки, это уже там поставили диагноз.

Несмотря на очень сильные боли, из-за того, что его держат в СУС, он не может пойти в медицинскую часть самостоятельно, как все – просто встать, пойти, занять очередь и ждать принятия. В этих условиях он должен написать заявление, отдать своему так называемому “отрядчику”. Тот должен передать ее дежурному. А “отрядчик” даже не каждый день у них бывает.

То есть какое-то время должно пройти, чтобы эта бумажка попала к врачу. Только после этого врач назначит день визита.

Володя просил о помощи, видимо, недели две. По ночам просыпался, не мог спать, настолько у него болел желудок. Уже когда совсем было невмоготу терпеть, встретив “отрядчика” в коридоре, сказал: я не знаю, что мне уже делать. Только после этого его вместе с другим заключенным повели на прием к врачу.

Там он на словах описал, что болит, ему назначили таблетки, хоть и без обследований. После этого говорил мне, что стало немного лучше, уже не так сильно болит, не так, что спать нельзя.

При таком диагнозе ему еще и диета нужна…

Да, но кто об этом там думает? Мы же понимаем, что не о чем в этом смысле говорить. Тем более в СУС.

А из-за чего он в суровых условиях содержания сейчас?

Его перевели в СУС в начале июня, ранее неоднократно закрывали в ШИЗО. За то, что он не хотел работать. Они настаивали, чтобы шел именно на швейку: шить одежду военным и полиции. Но он все время отказывался.

Однажды ему сказали, что пойдет на эту работу во что бы то ни стало, не будут принимать никаких отказов. И тогда Володя порезал себе вены. Поэтому и закрыли в СУС. Срок содержания каждый раз продлевают и освобождать его в ближайшее время не собираются.

Алена Якименко. Фото: Громадское радио

Есть ли у вас связь с мужем? Как часто вы можете разговаривать или переписываться?

Скажем так, можем неофициально, но не очень часто. Слава Богу, что он иногда находит возможность позвонить.

А свидание вам позволено?

Насколько мне известно, раз в полгода разрешено даже для тех, кто в СУС. Поскольку он не пошел на сотрудничество со следствием, ему сразу после ареста сказали: “Мы заберем тебя очень далеко”. И отправили его в Саратовскую область в город Пугачев. Поехать туда я не рискну сейчас.

Ему же можно передавать хотя бы лекарства? Что для этого нужно?

Да, лекарства пытались передавать еще с самого начала, в 2019 году. Потому что проблемы с желудком и вообще со здоровьем у него были еще до ареста. Но это очень тяжело давалось. Могли это сделать только через других заключенных. Тогда начальник колонии был другой, и он запретил нам все. Ни одежды, ни нормальной обуви не позволили передать, которые я привозила ему.

Пока консул не посетил его. Только тогда Володе предоставили форму, нормальную обувь. Ибо до этого у него было меньшего размера, такое, что невозможно ходить. Но все, что я привезла, хотя оно было разрешено по цвету, выдавать ему запретили.

Так же и лекарства: ничего не могли передать. Только так, что он находил людей, через которых там мы могли все это сделать.

Вы пытались обжаловать его условия содержания, чтобы их смягчили?

Сейчас уже нет. Сразу после суда – да, подавали ходатайство, но нам отказали. Больше мы ни к кому не обращались. В общем, после того, как его перевели в Саратовскую область, у нас были другие проблемы. Думать о каком-то смягчении было некогда, потому что переживали, чтобы вообще остался жив. Очень тяжело было.

У вас есть адвокат сейчас?

Нет, сейчас нет. Мы пытались найти, но платить сейчас нет возможности. Да, нам помогали раньше. Но в этой местности, где он сейчас, нет таких, чтобы могли помочь.

До этого нашим адвокатом была Снежана Мунтян, мы ее нанимали в 2020 году. Она нам очень помогла тогда, навещала мужа в заключении.

Пока нет такой вопиющей ситуации, чтобы так нужен был адвокат, а там увидим. Не дай Бог, конечно, потому что это страшно, когда человек попадает в такую беду, что не знаешь, за что хвататься и что делать.

Вы знаете, в каких лекарствах Владимир нуждается именно сейчас?

В момент, когда он был еще дома, врач прописал ему ранитидин. Но ведь проблемы с желудком усугубились в несколько раз за время заключения. Точно можно сказать, что ему нужно только после обследования. Но мы не настаиваем на этом, потому что уверена: если начнем как-то давить на администрацию, это только усугубит ситуацию для мужа. Сейчас он добился, что ему дают хоть какие-то таблетки, к тому же ребята, которые с ним, помогают получить кое-что.

Но так, чтобы настаивать на том, чтобы его там обследовали… Это его снова отправят в Саратовскую областную туберкулезную больницу №1. Туда очень страшно попасть, в свое время только благодаря консулу, адвокату, тогдашней Уполномоченной по правам человека Людмиле Денисовой, которые быстро отреагировали, он остался жив. Потому он даже не рискует просить об обследовании.

Чтобы вы хотели бы сейчас сделать для него, но нет такой возможности?

Мы все хотим одного: чтобы поскорее все это закончилось, чтобы наши родные вернулись живыми, здоровыми домой. Хотя “здоровые” — это, конечно, преувеличение, никто не может оттуда вернуться здоровым.

Каждый год надеемся на лучшее, что вот-вот – и все кончится. Но уже седьмой год пошел.

Об условно-досрочном освобождении, наверное, даже не говорите.

Нет, пятнадцать с половиной – значит пятнадцать с половиной. Там только добавить срок могут, точно не сбавить.

А вы вообще знали, что ваш муж настолько принципиален, что не пойдет ни на какие договоренности, соглашения со следствием, несмотря на то, что это очень ухудшило его ситуацию?

Да, это было совершенно ожидаемо для меня. Я его знаю очень хорошо: он такой человек, который не пойдет на сделку, зная, что придется кого-то подставить или сказать что-нибудь такое, чего нет на самом деле. Нет, он бы никогда не пошел на такое.

Сколько лет вы женаты?

Семнадцать. И из них семь лет уже порознь. 28 января будет 18 лет, как мы поженились. В эту дату обязательно пытаемся связываться, чтобы поздравить друг друга.

Каково психологическое состояние Владимира вообще? Вы же чувствуете, как он, во время разговоров.

Знаете, бывают такие моменты, когда он совсем падает духом. Когда ничего не пишут о нем, ничего не продвигается. Но когда где-то что-то заговорят за политзаключенных, загорится какая-то надежда в голосе: может, все-таки обменяют?

Мы стараемся поддерживать Володю, чтобы у него не случалось таких приступов отчаяния, делаем все, чтобы скорее вернулся, чтобы все было хорошо. Да, это закончится, но понимаем и то, что полномасштабная война, что возможностей обмена сейчас еще меньше, чем раньше. Ибо много военных, которых очень нужно вернуть, потому что их содержат в более ужасных условиях. И он это понимает.

Наталья Адамович, ZMINA, для Кавун.City

Статья написана в рамках проекта “Список Гафарова-Ширинга: спасение крымских политзаключенных, которые находятся под угрозой”. Проект осуществляется при финансовой поддержке Министерства иностранных дел Чешской Республики в рамках Transition Promotion Program.

Взгляды, изложенные в этом материале, принадлежат авторам и не отражают официальную позицию МИД Чешской Республики.