“Весна была очень холодной. Или нам так кажется”: история мариупольца, который выжил под завалами разбомбленного дома, но потерял дочь

59-летний Евгений Костоманов всю свою жизнь жил и работал в Мариуполе. В марте мужчина потерял дочь – она погибла из-за прямого попадания российской авиабомбы в их дом, но смог выжить сам. Евгений рассказал ZMINA о месяце, проведенном в Мариуполе, а также о том, как он с женой и семилетним внуком буквально пешком бежали из города.

Евгений Костоманов

В этом году Евгений Костоманов, уроженец Мариуполя, должен выходить на пенсию. Он – один из тех мариупольцев, которые вкладывались в развитие города, активно развивавшегося с 2015 года. Последнее место работы мужчины – коммунальное предприятие Мариупольского городского совета “Приазовская инвестиционная компания”, где он работал в должности директора и руководителя проектов. Мужчина, в частности, занимался постройкой индустриального парка “АзовАкваИнвест” — на его территории должны были заработать 12 производственных предприятий.

Вместе с 30-летней дочерью Анастасией, женой Татьяной и семилетним внуком Сашей Евгений жил в Центральном районе в окрестностях западной части Мариуполя.

“24 февраля я проснулся, как обычно, рано – в полшестого и услышал взрывы в районе аэропорта. Он недалеко от нас, в последние годы там располагались военные, так что подумал, что по аэропорту стреляют”, – вспоминает Евгений.

В то же время ни мужчину, ни его семью это не испугало:

“В 2014 году из “Града” ударили по восточной части города. Это далеко от нас. Так что, исходя из той информации, которую мы слышали от президента и руководства Мариуполя о том, что все нормально, ничего не будет, мы так и думали, что побегают гопники и маргиналы по городу три дня, как в 2014 году, и на этом все кончится”.

Как и многие горожане, мужчина до последнего не верил, что Мариуполь будут уничтожать до основания. По словам Евгения, первые два эвакуационных поезда, отправлявшихся в феврале из города, уехали заполненные на 30%.

Семья Костомановых жила в квартире на втором этаже пятиэтажки, со всех сторон окруженной девятиэтажными домами.

“Когда начали стрелять “грады”, мы были спокойны и даже думали, если пролетит ракета, то попадет в девятиэтажку, а не в наш дом. Так оно некоторое время и было. В наш дом первые пару недель не попадали, но соседние дома постоянно обстреливались. Особенно те, которые стояли фасадом к улице Куприна. Постоянно били, причем каждый день громче и сильнее”.

Около 250 человек из этих домов проживали в большом подвале автомагазина “Жигули”, расположенного на первом этаже одной из девятиэтажек, говорит Евгений.

Впрочем, вскоре ракета попала в соседнюю пятиэтажку – тогда впервые на лоджии квартиры Костомановых вылетели два окна.

“Мы понимали, что нужно идти, но было непонятно – куда. И наконец покинуть квартиру, в которой все было нажито неподъемным трудом, я не преувеличиваю, нам не очень хотелось”, – объясняет Евгений.

По его словам, некоторые соседи рассказывали, что пытались выехать из города в начале марта, но их якобы разворачивали на украинском блокпосте.

На днях вместе с дочерью Евгений ходил по городу – посмотреть обстановку и понять, куда можно уехать. Их маршрут лежал в Приморский район, здесь жила знакомая, выращивавшая кур и перепелов на продажу. У нее Костомановы покупали курятину и яйца, хотя у семьи был определенный запас пищи и питьевой воды.

3 марта Евгений с дочерью впервые увидели в городе погибших – у них на глазах от разрыва снаряда “Града” убило двух пожилых людей. Те возвращались от источников с набранными бутылками питьевой воды.

В этот же день в Мариуполе выключили свет, прекратилось и водоснабжение. Усилились обстрелы.

“У нас в квартире начали трескаться стекла. Мы закрыли окна плёнкой, но быстро стало холодно, ночью температура опускалась до -8. Однако мы все еще не хотели уходить, не верили, что город будут стирать с лица земли. Поэтому до 9 марта мы были в квартире”.

В конце концов, когда стало совсем страшно и холодно, говорит Евгений, семья спустилась в подвал своего дома. Там уже жило около 20 их соседей.

Костомановы взяли с собой в подвал матрас с двуспальной кровати, упаковали документы, деньги и рабочий ноутбук Евгения в тревожный чемодан. Укрытие было разделено на “комнаты”: в углу той, которую они для себя обустроили, семья пристроила деревянный табурет и поставила на него образок.

А еще в старых детских вещах Евгений с дочерью нашли CD-проигрыватель с радиоприемником.

“Представьте себе, батарейки, оставленные в нем еще с начала 2000-х, оказались живы!” – удивляется мужчина.

Вечерами в укрытии, лежа бок о бок, отец и дочь слушали радио. Один наушник у Евгения, второй – у Анастасии.

Украинский радиосигнал тогда уже глушили, почти ничего нельзя было понять. В то же время российские новости пробивались.

Так, 11 марта, вспоминает Евгений, россияне в “опереточной манере” рассказывали о бомбардировке городской больницы №3, в том числе роддома">і .

“Это фейк, они говорят, что с самолета сбросили бомбу, но наши самолеты в Мариуполе не летают, и вообще там нет рожениц и врачей, там сидят “азовцы”, – мужчина пародирует сообщения российских радиоведущих.

“Все это они говорили в полушутливых интонациях. Мы это слушали и думали: “Как вы можете лгать, мы свидетели всего этого”, — возмущается Евгений.

В тот день он с дочерью собственными глазами видел воронку и последствия бомбардировки больницы. А самолеты, говорит он, летали над городом постоянно.

“Мариуполь расстреливали, как в тире, ПВО в городе не было. Ударили точно по центру территории больницы, и взрывной волной повредило все корпуса вокруг, все было засыпано кусками земли. Больница расположена в получасе пешком от нас, мы мимо нее раньше проходили – там были не только роженицы, но и больные и врачи, только операционную перенесли в подвал”.

Видел мужчина с дочерью и сотни горожан, скрывавшихся в укрытии драматического театра. Рядом постоянно было людно – здесь мариупольцы готовили еду, а рядом стояла машина “водоканала”, которой привозили родниковую воду.

Подушечка

13 марта Евгений с дочерью снова пошли к знакомой “за цыплятами и яичками”.

Обратно они возвращались мимо Донецкого областного апелляционного суда, в котором работала Анастасия. Девушка захотела зайти в свой кабинет и забрать кое-что из личных вещей.

Оказалось, что здесь в подвале жили работники суда с семьями – в здании учреждения, построенного еще при СССР как военкомат, было бомбоубежище. Семью Костомановых пригласили “переехать” сюда. Сказали, что здесь “спокойнее”.

“Мы решили на следующий день перебраться в суд. “Домой” мы пришли очень уставшие – туда и обратно прошли около 15 км. И это мы не просто шли по дорожке. А постоянно перебегали с улицы на улицу, когда слышали летящую ракету”, – рассказывает Евгений.

Он продолжает:

В подвале часов с 19-ти я предлагал лечь спать. Хотя горели свечи, все равно было темно и нечего было делать. Я говорил: “Давайте ложиться, давайте ложиться”. Но мы не ложились, общались с соседями. Около 21 дочь сказала, что перед тем, как спать, нужно подняться в квартиру – сходить в туалет, взять капли в нос для внука, потому что у него началась насморк.

Евгений с дочерью ненадолго поднялись домой. Однако когда они уже собирались выходить, рядом с домом упала бомба:

“Был сильный взрыв. В детской комнате и спальне, окна которых выходили на место взрыва, разломало мебель – это была сделанная на заказ еще 20 лет назад дубовая мебель. Но мы успели выскочить и не пострадали”.

Евгений с дочерью подумали, что самолет направляется в сторону “Азовстали” — по их опыту до этого никогда несколько раз подряд не бомбили одно и то же место.

Отец с дочерью вышли на лестничную площадку, где встретили соседа Данилу, он пытался открыть дверь своей квартиры. Там оставались его бабушка и отец с инвалидностью, они не спускались в подвал.

Молодой человек хотел их забрать, но не мог открыть замок, потому что от взрыва дверь сошла со своего места и тот заклинило, рассказывает Евгений:

“У нас не получалось открыть дверь, поэтому я предложил спускаться вниз. У меня был с собой маленький фонарик, поэтому сделал несколько шагов вниз, освещая лестницу. А они – Даниил и моя дочь – были позади”.

В этот момент российский самолет сбросил бомбу на их здание.

Евгений потерял сознание. Когда он пришел в себя, понял, что его зажало лестничной площадкой, та сломалась пополам. Вокруг было темно, поднялась пыль и валил густой дым.

Руку мужчины прижало к карману куртки, в котором лежал телефон с сохраненным зарядом аккумулятора. Евгений вытащил мобильный, начал светить вокруг и кричать:

“Настя, Настя, Настя, Настя”.

Но было тихо, никто не отвечал.

“Я подумал, что это уже конец, через несколько минут я задохнусь. Входную дверь перекрыло бетонной плитой. Впереди себя я увидел кусок арматуры, мне показалось, что я смогу ее разогнуть и что-нибудь отломить от плиты. Под ней в одном из углов шириной около 10 см была трещина, а за ней – пустота. Из последних сил я оторвал арматуру и смог отбить ею несколько кусков бетона от плиты – сделал себе лаз и вылез через подвал другого подъезда”, – Евгений в деталях помнит вечер.

Мужчина был весь в крови, говорит, что боли не чувствовал, но идти едва мог:

“На улице бегала моя жена, искала нас, потому что услышала, как я кричал: “Настя”. Они с внуком были в подвале, но дальше от места взрыва бомбы, что и спасло”.

Около десяти человек, находившихся в укрытии в радиусе взрывной волны, погибли.

“Нас приняли волонтеры из подвала под магазином “Жигули”. Был юноша, обрабатывал мне раны на голове, делал перевязки. Спина у меня не держалась, но откуда-то волонтеры принесли и надели на меня корсет”, – Евгений добавляет, что чувствует большую благодарность к волонтерам.

В ту ночь он старался выйти из укрытия, хотел попасть в свой дом. Жена ему помогала.

Но над пятиэтажкой поднималось пламя высотой в несколько десятков метров – еще сутки дом горел.

“Я понимал, что туда не подойти и выжить там было невозможно”, — мужчина достает телефон и включает видео:

“Вот – это горит моя квартира”.

Квартира семьи Костомановых расположена на 2-м этаже

В последующие дни Евгений все же смог добраться до того места в подвале, где пряталась его семья:

“Я увидел от нашего матраса одни пружины. Просеял в руках пепел – это были наши вещи. Но табурет и иконка целые остались. Как? Она из Святогорского монастыря, сейчас это лавра. Еще в 90-е, когда его строили, я оказывал спонсорскую помощь строительными материалами монахам, а они нам дарили такие иконки”, – мужчина показывает поврежденный только с одной стороны образок.

Среди оставшихся у семьи сокровищ также две благодарности на имя Анастасии Евгеньевны Костомановой, ведущей специалистки отдела судебной статистики Донецкого областного апелляционного суда:

“За значительный вклад в укрепление авторитета судебной власти, высокий профессионализм, личный вклад в развитие судебной власти и Дня независимости Украины”.

А еще – “подушечка”. Так мужчина называет мягкий рюкзак в форме улыбающейся клубнички с ручками и ножками. Ее Евгений с женой нашли во дворе дома – сюда рюкзак вынесло взрывной волной.

Это подарок, который Евгений привез дочери из Праги больше 20 лет назад.

“Она на ней спала. Мы взяли подушечку с собой. Вот она обгорела”, – мужчина проводит пальцами по нескольким подпалинам и ненадолго умолкает. – “Теперь на ней спит Санька”.

24 апреля Анастасия должна была праздновать свой 31-й день рождения.

Анастасия Костоманова с сыном Сашей

Бомбоубежище

В новом укрытии Евгений с женой и внуком провели несколько дней. Мужчина понимал, что больше оставаться здесь нельзя:

“В соседнем дворе были военные. Мы с ними почти не пересекались, но к ним приезжал на машине их командир. Я встал на дороге, когда он уезжал. Объехать меня было невозможно. Он остановился, и я указал ему на свою квартиру: “Вон там моя дочь, а внука мне нужно спасать”. Сказал, что хочу, чтобы он отвез нас в здание суда. Он согласился. Мы бы не дошли туда сами. Ехали, лежа на полу машины, потому что в этом районе работал снайпер. Командир гнал, хотя дороги были засыпаны оконными стеклами, линиями электропередач и обломками домов. Было страшно наехать на что-нибудь. Но оставаться было смерти подобно”.

Дни с 15 по 21 марта Костомановы провели в бомбоубежище под зданием суда.

“Но снова все ближе к нам подбиралась война. Россияне били поквадратно – уничтожали все, что было. Было рядом здание гостиницы – разбомбили, типография – разбомбили”, – говорит Евгений.

После обеда 21 марта, рассказывает он, раздался сильный взрыв, от которого все здание суда “подпрыгнуло”, даже бомбоубежище.

Евгению показалось, что на него сбросили бомбу, и он предложил другому мужчине выйти и осмотреть здание. Ведь если бы их опасения подтвердились, люди внутри могли задохнуться – вентиляция не работала.

“Однако бомба попала рядом – в 30 метрах от ворот зияла огромная воронка. Все было засыпано кусками земли. Солнечная батарея, от которой мы заряжали аккумуляторы, превратилась в решето. Мы одновременно с “соседом” подумали, что следующая бомба “будет наша”, посмотрели друг на друга и сказали: “Это за нами”.

Мужчины решили, что следует немедленно убегать. Они направились к бомбоубежищу оповестить других. Люди схватили свои вещи, у кого что осталось. Евгений – в одну руку внука, а в другую – сумку какой-то из женщин.

И мы бежали, бежали изо всех сил в сторону моря. Нам подсказал кто-то из местных, что по тому району меньше стреляют. Правда, пока российские корабли не подходят. Все говорили, что нужно бежать в Мелекино. Но до него 20 км. Я говорил, что через час стемнеет и до Мелекино мы не добежим. Предложил бежать в Песчанку, пляж на окраине – там был у меня знакомый, мы у него могли бы переночевать и утром пойти в Мелекино.

По дороге, однако, рядом с людьми остановилась сильно побитая обломками машина. Водитель сказал, что может взять двоих – села женщина, сумку которой нес Евгений, и ее 17-летняя дочь.

“Мы считали, что им сильно повезло — мы бежим, а они уезжают”, — мужчина смеется.

Однако позже мимо них проехала еще одна машина – волонтерская, со знаком Красного Креста. Девять человек кое-как уместились в “Жигули” и доехали до Бердянска.

“На выезде уже было несколько российских блокпостов. Нас выводили – раздевали, искали татуировки, проверяли документы”, – даже вспоминать мужчине это неприятно.

Эвакуация

В Бердянске Костомановы несколько дней жили в квартире волонтеров. В городе уже было тревожно, в продовольственных магазинах остались одиночные товары. Хотя и этому Евгений с женой были рады — возможности купить что-то, чего хочется.

Также семья подолгу стояла в очереди, чтобы записаться на эвакуацию в Запорожье.

Впрочем, в день, когда эвакуационная колонна должна была уехать, в порту Бердянска украинской ракетой потопили российский корабль.

“Россияне обиделись. И не пустили в город эвакуационные автобусы. Волонтеры позвонили нам поздно вечером и сказали, что на объездной дороге в 5–7 км от города на трассе стоят автобусы, и если ранним утром мы приедем, то сможем уехать. Тот парень, который вывозил нас из Мариуполя, нас туда довез”, – говорит Евгений.

Утром он с семьей уже садился в советский ЛАЗ. Автобусов, говорит мужчина, было много, и они все подъезжали.

Колонна из 58 автобусов и десятков гражданских машин, которые пристроились к ней, понимая, что бомбить гуманитарный конвой не будут, двинулись в Запорожье в три часа дня.

“По дороге мы видели очень много частных сожженных машин. Нам еще в Мариуполе рассказывали, что российские военные обстреливали тех, кто пытался выскочить на свой страх и риск”, – говорит Евгений.

На каждом из более десяти блокпостов россияне выводили людей: иногда всех, иногда только мужчин.

“Откуда? Куда? Зачем? Раздевайся!”

В Васильевке перед последним блокпостом российские солдаты конвой дальше не пустили. Сотни людей провели ночь в поле.

В автобусе, вспоминает Евгений, было очень холодно:

“На улице заморозки. Весна была очень холодной в этом году. Или нам так кажется. Я думал, если мы до утра будем так сидеть, то как минимум все заболеем. Поэтому я подошел к водителю и довольно строго сказал: “Заводишь и не глушишь”.

Водитель завел автобус. И не глушил до утра.

“Нужно сказать, что мне в определенные моменты становилось страшно: люди справляли свои физиологические потребности просто у дороги. Мне было неприятно смотреть – я понимал, что люди превращаются в животных, и я тоже вместе с ними, наверное”, – вздыхает Евгений.

Но и для человечности, несмотря на все, осталось место:

Люди из села рядом привозили хлеб и раздавали нам бесплатно. Один мужчина пытался дать денег владельцу пекарни, азербайджанцу, кажется. “Я не привык хлеб даром есть”, – говорил этот мужчина. А владелец пекарни отвечал: “Это от всей души, не оскорбляйте меня”.

Наконец на следующий день российские военные дали разрешение на проезд. Поздним вечером гуманитарная колонна заехала в Запорожье, а затем семья Костомановых своими силами добралась до Киева. Здесь они остановились у родственников.

Первые две недели Евгений пролежал в столичной больнице – при взрыве он получил сотрясение мозга, ушибы и контузию. Еще больше месяца принимал лекарства. Внуку вылечили бронхи.

Долгое время семья всеми возможными способами искала информацию из Мариуполя – о том, разбирают ли завалы их дома. В течение этих месяцев в укрытии рядом с ним осталась мать соседа Данилы.

3 мая его и Анастасию извлекли из-под завалов. На опознание племянницы приезжала сестра Евгения из оккупированного Донецка:

“Их похоронили по-христиански, на кладбище. Но других людей – в братской могиле”.

Икона, которую семья забрала с собой

Сейчас Евгений с женой проходят круги бюрократических проволочек – пытаются восстановить свои документы и оформить опекунство над внуком. О его отце Евгений рассказывает неохотно, с Анастасией они разведены:

“Он – человек, мало приспособленный к семейной жизни. Так случилось, что я Саше еще и крестный. Фактически с его рождения я много времени с ним проводил. Все вокруг, и моя сестра в частности, говорят, что он очень похож на меня”.

От второй бабушки Евгению известно, что отец Саши, военный, с конца марта находится в российском плену.

Сейчас Костомановы прилагают усилия, чтобы внук не вспоминал то, через что они прошли в Мариуполе.

“Он у нас очень сообразительный мальчик, понимает, что нам это тяжело. И мы друг друга бережем, – Евгений успокаивает голос, чтобы внук из соседней комнаты не услышал его слов. – Я стараюсь с ним постоянно быть, чтобы он не почувствовал какой-то пустоты”.