Нариман Джелял. Центр притяжения. История крымскотатарского журналиста и политика, которого Россия заключила в тюрьму на 17 лет
Нариман Джелял – крымскотатарский журналист и политик, политзаключенный. Родился 27 апреля 1980 года в городе Навои Узбекской ССР. В 1989-м вместе с родителями вернулся в Крым. Окончил школу в Джанкое, затем изучал политологию в Одесском национальном университете. Работал ведущим на телеканале ATR, а также в газете “Авдет”. Преподавал историю и правоведение в Симферопольской международной школе.
С 2013 года – первый заместитель председателя Меджлиса крымскотатарского народа, руководитель информационно-аналитического подразделения.
Задержан 4 сентября 2021 года за якобы “диверсию на газопроводе в Крыму в селе Перевальное”. В тот день Нариману Джелялу, а также четырем его крымскотатарским коллегам предъявили подозрение по части 2 статьи 281 (“Диверсия”) уголовного кодекса России, предусматривающей лишение свободы на срок от 10 до 20 лет.
В спецпроекте, посвященном свободным голосам Крыма, представляем серию текстовых портретов журналистов-политзаключенных. Первая история – о Наримане Джеляле. Проект является совместной инициативой Украинского ПЕН, The Ukrainians Media, ZMINA и Vivat при поддержке NED.
2024-й – этапирование в Сибирь
“Я не знаю, радоваться или плакать, – говорит Левиза и растерянно отводит взгляд, – то ли радоваться, потому что узнала, где он, то ли плакать от того, что он пережил”.
В феврале, после двухмесячного молчания, Левиза наконец получила письмо от своего мужа. Его этапировали в Сибирь. Аккуратным почерком на белой бумаге выведено: “Привет, дорогая. […] В пятницу дали согласие на то, чтобы сообщить тебе о моем прибытии”.
Путь из Симферополя в пять с половиной тысяч километров начался 2 октября и пролегал через Краснодар, Двубратск, Саратов, Челябинск, Оренбург и Красноярск.
20 ноября Наримана доставили в Минусинскую тюрьму, в которой содержатся особо опасные заключенные.
Формальной причиной заключения крымскотатарского политика и журналиста Наримана Джеляла в 2021 году стала якобы “диверсия”. Мол, он был соучастником подрыва газопровода в Перевальном. Хотя все понимают, что задержали его за четкую противокремлевскую позицию и отстаивание прав крымских татар в Крыму. Оккупационные власти не простили ему участия в Крымской платформе, первый саммит которой состоялся 23 августа 2021 года в Киеве.
В тексте, который в конкурсе “Крымский инжир / Qırım inciri” получит специальную награду “Слова свободы” и будет опубликован в антологии, Нариман пишет:
“Я был готов к обвинениям в участии в деятельности “запрещенного” Меджлиса крымскотатарского народа, в поддержке территориальной целостности Украины, которую российские власти рассматривают как призывы к нарушению целостности России. Или используют “популярные” нормы законодательства об экстремизме. Но замысел и подлость, которую подготовил для меня Кремль, поразили. Бесспорно, поездка на Крымскую платформу стала “красной линией”. Кремль жестко отреагировал на это мероприятие и пообещал наказать тех, кто примет в нем участие”.
За Нариманом Джелялом пришли утром 4 сентября. После коротких обысков политика и бывшего заместителя председателя Меджлиса забрали синим микроавтобусом без номерных знаков. С тех пор его жена виделась с ним только через тюремную решетку.
После отклонения апелляции суд оставил приговор в силе. Семнадцать лет заключения.
Из них первые три – в тюрьме, 14 – в колонии строгого режима.
Хотя Левиза старается держаться и не плакать, не проходит и минуты, как она хрупкими пальцами вытирает из-под глаз слезы.
Пока Нариман находился в симферопольском СИЗО-2, у него появился варикоз, потому что каждый день стоял в камере по 16 часов. На кровать или землю сесть не разрешали. Донимает межпозвоночная грыжа и отсутствие медикаментов для ее лечения. Когда Левиза хотела передать аптечку для этапа, ей ответили, что их сотрудники не “служба доставки медикаментов”. Во время этапа в Сибирь Нариман заболел – почти месяц его мучили кашель, насморк и конъюнктивит.
“Как он там?” – повторяет Левиза, – “Я не могу успокоиться. Вы не представляете, как я по нему соскучилась”.
Не только она, но и четверо их детей.
Авдет – Возвращение
Отцу Наримана было шесть лет, когда его семью депортировали. Приехав в Узбекистан в 1944-м, они боролись за выживание – жили в землянках, ели подгнившую картошку и проросшую пшеницу.
“Возможно, поэтому мы не боимся того, что сейчас творится в Крыму, – рассуждает Левиза, – ведь все худшее уже произошло”.
Россияне уничтожали крымских татар не только физически, но и стирали любые упоминания о коренном народе Крыма. Продолжили то, что начали еще во времена Российской империи. До 1948 года большинство топонимов полуострова, имевших крымскотатарское происхождение, заменили российскими. Коктебель стал Планерским, Карасубазар – Белогорском, Курман – Красногвардейским, сотни поселений с древними колоритными именами получили абсолютно безликие советские названия.
Пока советы в Крыму уничтожали памятники крымскотатарской истории и культуры, выжившие во время депортации скитались за тысячи километров от родины: в Центральной Азии, в России, в частности в Сибири.
Должны были быть на учете и регистрироваться в комендатурах. Крымскотатарская исследовательница Гульнара Бекирова объясняет, что за несанкционированный выезд за пределы места поселения впервые наказывали пятидневным арестом, а повторное нарушение рассматривали как “побег с места ссылки” и давали 20 лет заключения.
После того как в Советском Союзе официально осудили культ Сталина, вышла директива о снятии ограничений на специальные поселения крымских татар. Она предусматривала и освобождение их из-под административного надзора. Однако лукавство сталинских преемников в том, что изгнанникам так и не позволили возвращаться на родину.
В 1957 году крымские татары начали бороться за свое право на возвращение, объединялись в инициативные группы.
Они писали петиции, отправляли в Кремль тысячи индивидуальных писем, и, пренебрегая запретами, многие таки возвращались в Крым, пытаясь поселиться где угодно, лишь бы только на полуострове.
В июне 1978-го в знак протеста против преследований крымских татар в Крыму подверг себя самосожжению Муса Мамут, которому угрожали повторным привлечением к суду по статье “нарушение паспортного режима”.
Наиболее влиятельных активистов крымскотатарского движения арестовывали. Например, Мустафу Джемилева судили семь раз. Он провел в тюрьме и в ссылке совокупно 15 лет.
Только после 1989 года законы смягчили. Крымские татары начали массово возвращаться. Так сделали и семьи Наримана и Левизы.
Когда родители Наримана вернулись в Крым в 1989 году, в свой дом, конечно, поселиться не смогли. Осели возле Джанкоя – как и в 1944-м, жили в землянках и шаг за шагом строили дом.
Даже когда Советский Союз распался, уже в независимой Украине, получение прописки для возвращенцев было сверхсложной задачей, на работу крымских татар брали неохотно. Нариманова мама, как и мама Левизы, финансистка, однако большую часть времени они проводили на огороде, ухаживали за скотом.
Крымские татары, которые после депортации 1944 года все же сумели в местах ссылки шаг за шагом наладить жизнь с “нуля”, теперь, спустя почти полвека, сделали выбор: покинули свои добротные дома, чтобы в очередной раз жить в землянках. Зато – на родной земле.
Даже несмотря на сложные условия бабушки и дедушки радовались, что смогут провести свои последние годы дома. “Похороните меня на родине”, – просили.
Как и работу старшим, так и образование младшим крымским татарам получить было трудно. Нариманов брат пошел учиться на слесаря, сестра – на портниху. Чтобы поступить в высшее учебное заведение, надо было “вскочить выше головы”. Так Нариман после обычной школы, воспользовавшись квотами, поступил на политологию в Одесский национальный университет.
После восьми лет обучения и преподавания имел возможность остаться в Одессе, но вернулся в Крым. Приехав, подал резюме в крымскотатарскую газету “Авдет”. Знаменитый редактор Шевкет Кайбуллаев как раз набирал в редакцию молодежь, ведь видел в юных лицах потенциал.
Там Нариман и познакомился с Левизой.
На электричках
Светлый, высокий. “Нетипичный”, – говорит Левиза о своем муже.
Как-то он пришел к шефу и ждал его два часа. Нариман и Левиза, которая тогда работала помощницей главного редактора, начали общаться. Слово за слово – после этого разговора визиты Наримана к шефу стали более частыми.
“Чем он меня поразил, – сама себя спрашивает жена Джеляла, – своими человеческими качествами. Потому что ухажеров у меня было много. Были и денежные, на машинах приезжали. А Нариман – на электричке. Он никогда не пытался поразить чем-то материальным, был честным и откровенным”.
Семья Наримана зарабатывала огородом и теплицами, и Левиза вспоминает, что у Наримана и его отца была одна зимняя куртка на двоих. Такое сложное было время.
“Его доброта, честность, искренность, открытость просто невероятны, – делится женщина, – Мне нравилась его манера общаться: он никогда не повышал голос и спорные вопросы пытался решить, учитывая все мнения”.
За 15 лет брака Левиза ни разу так и не услышала повышенного тона. Даже если возникали недоразумения, супруги садились и разговаривали.
Нариман и Левиза ездили в Симферополь электричками: автобус в то время был слишком дорогой.
“Чтобы быть вместе больше времени и провести меня домой, Нариман садился со мной в электричку, хотя ему было в другую сторону, – смеется Левиза, – потом шел домой пять километров пешком”.
И писал стихи на черно-белой нокии.
Три года работы в газете “Авдет” оказали на Наримана огромное влияние. “Авдет” означает “возвращение”. Первый выпуск газеты появился в 1990 году. Это первое крымскотатарское издание в Крыму, появившееся после депортации.
В июне 1991 года был воссоздан Курултай, съезд крымскотатарского народа. Там избрали представителей Меджлиса – представительного органа, подобного парламенту.
Редакция «Авдету» располагалась в здании Меджлиса, и туда приходили люди, связанные с крымскотатарским движением. Нариман Джелял писал на общеполитические темы, но также углубился в историю – исследовал, чего же стоило крымским татарам возвращение на родную землю.
И осознание этого безвозвратно его изменило.
Самый молодой
Алим Алиев, журналист и правозащитник, друг Наримана Джеляла еще со времен работы в редакции «Авдета», вспоминает долгие вечера на верстках, которые проводили вместе. Говорили о политике и крымскотатарском движении. Обсуждение продолжалось на пикниках, у кого-то дома или в кафе.
«Мы обсуждали обложки, думали, как распространять газету, – вспоминает Алим. – А еще – постоянно коммуницировали с членами Меджлиса. Из Киева приезжал Мустафа Джемилев, брал с собой 20-30 экземпляров «Авдета». Он постоянно курил, и атмосфера тех закуренных кабинетов была для нас чем-то особенным».
Женившись, Нариман работал на трех работах. Кроме «Авдета», в его жизни появился крымскотатарский телеканал ATR, где он основал общественно-политическую программу «Перекресток». Кроме того, преподавал в Симферопольской международной школе историю и право.
Один за другим в семье начали рождаться дети. В 2009 году – Адилье. В 2011-м – Эмине. Семья сначала жила в двух комнатах, поэтому Нариман много времени вкладывал в достройку и обустройство дома, постепенно, по мере возможностей, создавая лучшие условия для жизни своей семьи.
Уже потом, после начала оккупации Крыма Россией, у Наримана и Левизы родятся еще двое детей. В 2016 году – Джемиль, в 2020 году – Ниаль.
Несмотря на водоворот событий у Наримана на работе, переступая порог дома, он старался все оставлять позади.
«Он хотел дома покоя, поэтому мы изредка обсуждали его профессиональные вызовы», – делится Левиза.
Он играл с детьми в настольные игры, читал книги, любил организовывать путешествия. Дети ждали его каждый вечер, и, как только фары зажглись, дома был слышен возглас: «Баба՛!» (по-крымскотатарски «отец»).
Но даже если Нариман приходил домой уставший, когда кто-то позвонил – вставал и ехал.
Больной или здоровый, день это или ночь, он чувствовал ответственность и, если что-то случилось, сразу ехал туда, где требовалась его помощь.
Левиза размышляет, что в душе Нариман является учителем и благодаря этому умеет мирить людей с самыми разными взглядами.
«Он является центром притяжения», – говорит она.
Алим Алиев тоже отмечает, что Нариман умеет объединять людей вокруг себя и общаться с разрозненными группами.
«Он был магнитом для активистов и пытался упорядочить все мысли и инициативы, – говорит Алим Алиев, – Никогда не изменял своим ценностям».
В 2012 году Курултай крымскотатарского народа выдвинул Наримана Джеляла в кандидаты в депутаты Верховной Рады Украины. В 2013-м он стал одним из пяти заместителей председателя Меджлиса, национального органа самоуправления крымских татар. Самым молодым.
Нариман является прекрасным политическим аналитиком, и, по мнению Алима Алиева, когда в результате демократических выборов он вошел в состав Меджлиса, это была победа не только редакции, но и целого крымскотатарского движения. Ведь именно молодое поколение может что-то изменить:
«Мы радовались, что есть человек, который понимает новую генерацию крымских татар и будет нашим представителем».
Текрарлав – Повторение
«После того как Крым стал российским, мы знали, что нас ждет», – вспоминает жена политзаключенного.
Россияне сразу начали обыски в домах крымских татар. За любое сопротивление жестоко наказывали.
Например, 3 марта 2014 года, то есть через несколько дней после ввода Российской Федерацией войск на полуостров, крымский татарин Решат Аметов вышел на одиночный пикет в центре Симферополя. Мужчина увлекался идеями Махатмы Ганди и устроил мирный протест против оккупации Крыма. Его сразу затащили в машину и куда-то увезли. После двух недель поисков его тело нашли ужасно замученным.
Десятки крымских татар российские власти посадили, обвиняя в «экстремизме». Правоохранители врываются ночью в их дома, обыскивают, фабрикуют дела. Нариман постоянно поддерживал политзаключенных, ездил в города их пребывания – в Ростов-на-Дону, в Москву.
«В 2014 году умерли многие пожилые крымские татары, – вспоминает Левиза, – так тяжело они переживали те события. Я смотрела в эти глаза, полные слез, и сама себе не могла найти места. Пятьдесят лет они провели в изгнании, только вернулись, только начали становиться на ноги и вышли из сложных 90-х, а тут опять…»
Левиза работала воспитательницей в садике, в крымскотатарской группе. В 2014 году в заведении надо было оформить в группе патриотический уголок.
«Я нашла дома самый большой крымскотатарский флаг и плакат с крымскотатарским гимном. Когда ко мне пришли с проверкой, я показала им патриотический уголок, – вспоминает Левиза события почти десятилетней давности, – ведь моя группа – крымскотатарская».
Сейчас процент крымскотатарского языка в обучении в билингвальных группах в садиках сокращают. То есть с детьми здороваются и прощаются на крымскотатарском, а еще иногда объясняют слова на занятиях, но это нельзя назвать национальной группой, где с утра до вечера с детьми разговаривают на крымскотатарском.
“Дети так не выучат языки. Из-за депортации мы во многом потеряли язык. Я, например, крымскотатарский выучила уже в университете. Но с рождением детей мы с Нариманом приняли четкое решение разговаривать с ними только на крымскотатарском”, – говорит Левиза.
После начала оккупации Крыма все больше учеников изучают крымскотатарский язык только на факультативах, а не как предмет.
Как объясняет общественный деятель Эмине Авамилева, сегодня крымскотатарский язык как государственный – лишь фасад и имитация: «На самом деле он остается языком бытового общения внутри семей, а в общественной и политической жизни Крыма его употребления вы не увидите».
Рука на горле крымских татар в Крыму сжимается все дальше и дальше. Есть только дорога прямо, а кто решается ступить направо или налево – тяжелее всего за это отвечает.
«Скоро приеду»
«У нас были эмоциональные разговоры в 2014 году, когда мы говорили на повышенных тонах, потому что разрывы действительности в Крыму и на неоккупированных территориях Украины ощущались невероятно сильно, – вспоминает Алим Алиев, – Мы все понимали, что оставаться в Крыму для него опасно. Впрочем, с точки зрения национального движения и Крыма то, что он остался, было едва ли не единственно правильным решением».
Через два года после оккупации, в 2016-м, российский суд на территории Крыма запретил деятельность Меджлиса на полуострове. Поэтому Нариман снова начал работать как свободный журналист.
«Участковый приходил к нам накануне важных дат для крымскотатарского народа с предупреждением, – вспоминает времена после 2014 года Левиза, – Нариман постоянно ездил на допросы, беседы, встречи с представителями правоохранительных органов. У нас уже был первый серьезный обыск в 2015 году, после очередного допроса Наримана. Тогда мне и в банки с рисом заглядывали».
Но обыск 4 сентября 2021 года был иной. Скорее похож на осмотр: люди в балаклавах пришли за Нариманом, а не за вещами, которые им надо было найти. В 7 утра двенадцать человек ворвались через забор в дом и начали бить в дверь.
Позже в своем дневнике Нариман напишет: «Я уже начинал понимать, что меня ждет, но пока не хотел верить. Подбежал к окну и увидел, как мужчина в балаклаве перепрыгивает через забор. Побежал к жене, сказал, чтобы одевалась и разбудила детей. Сам начал одеваться и пытался позвонить Заир-ага (Заиру Смедляеву, секретарю Меджлиса. – Авт.), но сигнала не было. Стали стучать в дверь».
“Я сейчас открою дверь, но, прошу, спокойно. В доме маленькие дети”, – попросил Нариман.
Наримана Джеляла обвинили в «совершении диверсии организованной группой лиц» согласно части второй статьи 281 уголовного кодекса Российской Федерации, а также согласно части 4 статьи 221 за «приобретение, хранение взрывчатых веществ группой лиц», «контрабанду взрывного устройства».
За две недели перед обысками кто-то повредил газопровод в селе Перевальное. Следствие решило, что это диверсия, и обвинило в этом Наримана Джеляла, а также братьев Асана и Азиза Ахтемовых. Прямых доказательств, что они совершили это преступление, сторона обвинения не предоставила, но суд это и не интересовало.
Сотрудники ФСБ удерживали Наримана в наручниках и с мешком на голове, следователи давили на Джеляла и угрожали ему во время допросов. В сентябре-ноябре 2021-го его держали в 15-м отделении Крымской республиканской психиатрической больницы №1 имени Наума Балабана для психологического давления. Впоследствии – в спецблоке СИЗО. В той самой тюрьме в Симферополе, где в апреле 1938 года советская власть уничтожила крымскотатарскую интеллигенцию.
Защитники Наримана Джеляла подавали апелляцию, однако ее отклонили. Третий апелляционный суд Сочи не изменил приговор «верховного суда» так называемой Республики Крым, несмотря на то что сторона защиты в течение трех дней разъясняла нарушения, допущенные во время досудебного следствия и суда первой инстанции.
После этапирования в Сибирь и почти двухмесячного молчания Левиза наконец получила письмо от мужа и теперь не сдерживает слез:
Я знаю, что ему тяжело. Но надежда есть. Если бы ее не было, я бы не жила. Десятки крымских татар сидят в тюрьмах.
«Ты всем сердцем сочувствуешь этой беде, но когда она приходит к тебе домой, то все чувствуется по-другому», – добавляет жена политзаключенного.
Из депрессивного состояния ее вытягивают дети. Ведь здесь жизнь нельзя поставить на паузу: надо отвести в садик и школу, накормить, одеть. Кроме того, суды, суды… Левиза говорит, что именно дети являются сейчас ее самыми большими помощниками. Но также – все люди, которые работали с Нариманом, встречались и дружили с ним.
«Наверное, в Крыму не осталось ни одного города, откуда ко мне не приезжали. Кто мешок картошки завезет, кто лук, мясо, крупы – все, что хочешь. В такие моменты я понимаю, с каким уважением относятся к Нариману и тому, что он сделал для крымскотатарского народа, если его так искренне поддерживают. Поддержка чувствуется и за пределами Крыма. Я никогда не забуду этой помощи».
Левиза снова плачет, снова утирает слезы:
«Моим основным ориентиром является сам Нариман, то, как он достойно принял этот вызов. На каждом судебном заседании Нариман держался достойно и с честью. Он был так решителен, что оппонентам нечего было ответить. Такое поведение присуще только человеку, который, несмотря на всю окружающую ложь, знает, что такое достоинство, правда и справедливость. Поэтому я ни в коем случае не могу снизить достоинство своего мужа и вести себя иначе. Я всегда буду бок о бок с ним в борьбе за справедливость».
Оригинал текста опубликован The Ukrainians.
Олеся Яремчук является стипендиаткой программы «Украина в европейском диалоге» от Института гуманитарных наук в Вене (Institute of Human Sciences).
Коллажи Анастасии Струк. На главном изображении использована иллюстрация Марии Глушко. Фотографии – из семейного архива и предоставлены Александрой Ефименко.
