Человек без статуса
В преддверии 20 июня – Международного дня беженцев – я искала героя для своей статьи. При слове “беженец” всплывали из памяти картины со времен Второй мировой войны. На старых фотографиях я видела, как усталые, растерянные женщины и дети (преимущественно) куда-то идут, взбираются на корабль или в тоскливом ожидании сидят с такими же растерянными в жизни людьми. В их глазах – отражение глухой боли…
Однако бегут не только от войны, геноцида и голода.
Герой моего материала – это человек без статуса: как только он подал заявление в Государственную миграционную службу Украины, паспорт у него забрали – и взамен выдали листочек-справку, разрешавший тут пребывать.
Знакомьтесь – Дмитрий Шипилов, российский журналист, блогер из Кемеровской области.
Из ДОСЬЕ правозащитного общества “Мемориал”. Из-за критических материалов в своем блоге в “Живом журнале” о деятельности губернатора Кемеровской области и начальника Департамента культуры и национальной политики был осужден 9 апреля 2012 года по ст. 319 Уголовного кодекса РФ (“Оскорбление представителя власти”) к 11 месяцам исправительных работ. Наказание заменено на 3 месяца лишения свободы в колонии общего режима. Находился под стражей с 10 сентября по 29 декабря 2014 года. В ожидании суда по второму делу по ст. 319 УК РФ 26 февраля 2015 года выехал в Украину и подал прошение о политическом убежище.
Откровенно говоря, я несколько настороженно шла на нашу встречу. Между Россией и Украиной война, эмоции по отношению к россиянам накалены… Как человеку с российским гражданством живется в Украине? Испытывает ли он дискриминацию по национальному признаку? С какими трудностями приходиться сталкиваться?
Первое, на что я обратила внимание при встрече с ним, – на его пиджачок, а точнее на вышивку на нем. “В тренде” – улыбнулась про себя.
На вопрос – почему Украина – Дмитрий немного устало ответил: “С гражданским паспортом Российской Федерации ехать мало куда можно. И не просить же мне политическое убежище в Беларуси или Казахстане? Все те риски, от которых я убегал – там в реальности. Максимум, через неделю депортируют… Но для меня тема “России” в хорошем смысле закрыта. Даже если какие-то уголовные претензии с меня будут сняты, это не станет для меня поводом возвращаться обратно… Этот отъезд был в один конец”.
Взятие границы и личные открытия
Дмитрий вспоминает, как пересекал границу Беларуси с Украиной. В конце февраля этого года украинские “погранцы”, как их называл Шипилов, с недоверием смотрели на его документы и сомневались в его аргументах.
“…Было очень “весело” во всех смыслах… Прям взятие границы, черт возьми… Почти сутки. Ночевали в арендованном гараже… романтика адская. Но пустили, под поручительство, не без участия Саши Щетинина (российский журналист, основатель РИА “Новый регион”, также отказался от российского гражданства – авт.)”, – рассказывает Дмитрий. Как только въехал в Украину, в первый же понедельник отправился в миграционную службу.
В Украине Дмитрий никогда не был. Переживал, как же будет в стране, где все говорят по-украински, где украинские названия. Как оказалось, все намного проще.
“Я ехал абсолютно в никуда. Приезжаю – в метро все по-английски продублировано… Проблем с этим не было. Я по образованию культуролог, почти двадцать лет в журналистике, работу мне предлагают… Тот же Александр Щетинин говорит: “Когда ж ты нам уже напишешь?”. Но вот есть состояние, когда на данном этапе не пишется. Я просто получаю удовольствие.
В Украине я чувствую себя впервые за последние три-четыре года в относительной безопасности. Она абсолютно мнимая, но я уверен, что нет никакого внешнего наблюдения… Нет того ощущения, с которым я жил в Москве полгода перед отъездом… Что к тебе сейчас в дверь позвонят – и сразу обыск. И начинается эта паранойя – куда ноутбук спрятать, носители… Нет этого ощущения, что сейчас я пойду в магазин за хлебушком и не вернусь. Здесь этот стресс-фактор ушел и ушел резко.
Проблем с адаптацией нет, потому что я не приехал в Иран, где абсолютно другая культура. Украинская культура перекрестная во многом, хотя и разная. И культура приятная, интересная. И вот пиджачок купил – потихоньку адаптируюсь (улыбается – авт.).
Я съездил в прекрасный Львов – и был абсолютно ошарашенный. Когда я жил в России, в Новосибирске, я каждый месяц выбирался в Омск. Это город с другой аурой, с другим настроением. Мне всегда нужно место, где я могу отдохнуть – место силы. В Новосибирске таким местом был Омск, в Москве – местом силы был Питер.
Когда я оказался в Киеве, через месяц меня накрыло, хотя город сам по себе прекрасен. Но съездив во Львов, у меня был шок. Я и предполагать не мог, что в Украине такое может быть. И в Черновцах мы тоже были, и даже захватили Каменец-Подольский с чудеснейшим замком… Для Украины очень круто, что это есть, и это не разрушено”.
Услуга от миграционной службы: подвешенное состояние
В Украине Дмитрий чувствует себя хорошо – жилье нашел, предложения по работе есть, место силы есть… Однако его беспокоит миграционная служба.
“Я не понимаю, как она будет выносить свое решение… Мой приговор был квалифицированным правозащитным обществом “Мемориал”, юридическая репутация которого в международном сообществе сомнений не вызывает. Но станет ли это убедительным аргументом для миграционной службы?”, – говорит Шипилов.
По его словам, за три месяца с тех пор, как он предоставил информацию, миграционная служба до сих пор не связалась с “Мемориалом” для проверки данных.
“Может, я все наврал? Но как мне сообщили из “Мемориала”, на связь с ними пока не выходили. Знаете, на данном этапе у меня нет желания поступать, как в России – всегда ведь можно найти человека, который пролоббирует твои интересы… Но я так не хочу. Хочется выстраивать свои отношения с Украиной цивилизованно. Хотя я знаю немало историй людей, которые проходили по программе “Переселенец” от УВКБ ООН (Управление Верховного комиссара ООН по делах беженцев – авт.) и имели очень негативный опыт общения с миграционной службой Украины”, – говорит Дмитрий.
По большому счету, критерии признания беженцев просты. Все они прописаны в Международной конвенции о статусе беженца (1951 года, и Протокол к ней 1967 года). Украина присоединилась к Конвенции 10 января 2002 года, что значит, что она стала участницей международной системы защиты беженцев и искателей убежища и взяла на себя ряд обязательств.
Однако от миграционной службы, которая больше руководствуется подзаконными актами или внутренними инструкциями, сложно добиться решения рядовых вопросов, говорит Шипилов.
“Статус беженца – гуманитарный статус. Для меня, когда в России я лишен свободы и потерял здоровье, что не всегда является одним и тем же, – этот статус гуманитарный вдвойне. Потому что, если от миграционной службы я получу отказ, конечно же, я буду судиться, в худшем случае – это депортация… Но если я буду судиться, а нередко процесс длится год, с моим здоровьем я просто могу не дожить до вынесения решения”, – объясняет Дмитрий.
Когда Дмитрий подал документы на статус беженца, в первую очередь, его направили на медицинский осмотр – в поликлинику по адресу, указанному в миграционной справке. Его терапевт – сама приехавшая в Украину из Армении и которой пришлось пройти почти через те же мытарства с миграционной службой – очень хорошо понимала ситуацию Дмитрия. Врач была внимательна и участлива.
Но платить пришлось абсолютно за все.
“Меня даже отправили на лишние обследования. Тесты на ВИЧ и гепатит, полный комплексный анализ крови и мочи (проверяли, не наркозависимый ли я случайно), естественно, флюорография. Но еще мне, как после СИЗО, приписали полный рентген легких, УЗИ, МРТ… Пришлось “выкинуть” 3-4 тыс. гривен, пока я дошел до последнего теста, который оказался плачевным – хоть в космос лети. А оказывается не в космос…”, – замолчал Дмитрий. И потом добавил: “У меня с врачами не было непонимания, больше негативного отношения я чувствовал от секретарей и прочего админперсонала. Один раз мне даже “посоветовали” заверить какую-то справку в посольстве РФ, я объяснил, что если я хотя бы пересеку границу ворот – не факт, что меня оттуда выпустят. На что быстренько ответили: “А, значит, вам туда не надо…”.
Шипилов говорит, что в лечении не отказывали, только районной поликлинике сначала было странно видеть бумажку от миграционной службы – они не знали, что с ней делать. В то же время Дмитрий сомневается, если ему понадобится срочная госпитализация – не отправят ли его домой из-за того, что у него есть всего лишь эта бумажка…
“А на другой чаше весов…”
Расспрашиваю о родных и друзьях. Дмитрий почти спокойно говорит о том, что сначала многие “отошли”, когда сидел в следственном изоляторе, потом пришлось удалить из ленты друзей даже тех, которых знал многие годы.
“Когда мне пишет моя одноклассница, мол, что мы теперь по разные стороны баррикад… О чем ты? Какие баррикады… И как можно радоваться победам “кадыровцев”? Они еще недавно резали шеи, уши российским солдатам. Так ли уж давно мы собирали деньги на похороны – недалеко от родного города у нас размещена воинская часть… Рыбья память. Это люди, у которых просто была процедура похорон в мозгу…”, – объясняет Дмитрий.
И потом добавляет: “В России, конечно же, остались и друзья, и мама – ведь скайп, вайбер никто не отменял. И свою гуманитарную миссию в Украине я вижу так: принимать у себя друзей, сочувствующих, но которые никогда не были в Украине, не были в Киеве. Буду стараться делать все, чтобы они смогли сюда приехали на два-три дня, неделю… Они и так прекрасно понимают, что зомбоящик лжет, что тут живут такие же люди, которые дышат, радуются, рожают детей, умирают, также, как и везде. И моя задача – чтобы они тоже подышали этим свободным воздухом…”.
С Дмитрием мы уже разговариваем больше часа. Я понимаю, что встреча с ним – это журналистская удача: Дмитрий принимает ситуацию, как есть, но радуется любой возможности чувствовать себя человеком свободным. Наверное, в его подвешенном состоянии, когда за спиной четыре следственных изолятора, когда не понятно – даст ли ему Украина убежище, или нет – свобода острее чувствуется.
“У многих политэмигрантов с России складывается ошибочное впечатление, что мол, если мы поддерживаем Украину, то и статус беженца должны получить автоматически. Чушь полная. Даже если у меня антиукраинские настроения, но, если я преследуюсь и есть законные основания для получения статуса, Украина его обязана дать. И это же абсолютный бред, если приедет серийный убийца, оденет вышиванку, и скажет, что я обожаю Порошенко, борщ, сало – дайте-ка мне статус…
Рассказывать у себя на фейсбуке, как Украине жить и в то же время требовать пособие на содержание? Мне кажется, я на это не имею никакого морального права… Хотя бы пока не начну платить налоги в этой стране. Только тогда могут быть какие-то требования. Но люди приехали со странными социалистическими идеалами в страну, разрушенную войной, коррупцией…
Я отвечаю своим коллегам по несчастью или счастью: вы не в России, не в состоянии стресса, не с браслетом. За вами нет внешнего наблюдения, если СБУ и прослушивает ваш телефон, то не с целью слить в “Лайфньюз”, а отслеживается передвижение: и, если вдруг вы двигаетесь в сторону украинско-российской границы… запаникуют – не в багажнике ли вас вывозят. Ну ладно, не запаникуют, было бы уж слишком идеально.
В Украине я чувствую себя хорошо. А на другой чаше весов – следственный изолятор в Ростове-на-Дону…”.
ПОСЛЕСЛОВИЕ. Дмитрий познакомил меня с Олегом Шро – также российским журналистом, блогером, который надеется получить убежище в Украине. Пока миграционная служба отказала ему. Теперь идут суды, в которых Олег пытается доказать, что в России его жизни и здоровью есть угроза.
“Моя история была недостаточно убедительна. К слову, до недавнего времени Украина отказывала россиянам по причине того, что Россия – правовое государство. Но правовое государство не начинает войну со своим соседом… Чем дольше будет длиться мой судебный процесс, тем дольше я смогу тут находиться. И это не может не успокаивать. Но с другой стороны, я не могу устроиться легально на работу. Мы идем как иностранцы, и нам нужно оформлять данное разрешение на работу. Но разрешение нам могут выдать только на тот срок, который указан в справке – то есть на месяц. Какой работодатель возьмет на себя хлопоты ради одного месяца?
Я устал быть в подвешенном состоянии, оно меня не угнетает, я просто устал… А сегодня мама звонила и спрашивала, когда я вернусь домой. Я ответил: “Мам, я не вернусь”. И она: “Вот ты там себе придумываешь…”. Я ей отвечаю: “Мам, я не придумываю. Это реалии…”. Но объяснять, что на самом деле все серьезнее, чем она думает – не стал”.
