Эвакуация из Херсона: люди так хотели сбежать, что ехали под обстрелами

Светлана – кукольница, которая жила в Херсоне с семьей. Часть ее родных до сих пор остается под оккупацией: пока они боятся уезжать. Сама Светлана (имя изменено) после оккупации Херсона в марте пыталась уехать несколько раз, но сделать это удалось только в середине мая. Поскольку ни одного зеленого коридора на выезд из Херсона не было, эвакуироваться приходилось на свой страх и риск. Колонну, в которой ехала женщина с сыном, обстреляли, и у них на глазах ранили пассажиров другой машины – женщину и ребенка.

О подробностях эвакуации, а также о жизни в оккупации, репрессии и уничтожении теробороны города Светлана рассказала ZMINA. Приводим ее слова.

Одновременно убили 52 теробороновца

Утром 24 февраля мне позвонила по телефону моя сестра. О том, что началась война, она узнала первой. В тот же день мы услышали первые взрывы. У нас из окна было видно, как горел Чернобаевский аэропорт. От Херсона туда можно доехать максимум за 10 минут. Это был шок. Это было ужасно, страшно.

Дальше начали обстреливать Антоновку, это было примерно 26 февраля. Антоновка – это пригород Херсона, моя сестра живет там с мужем и детьми. У нее из двора виден Антоновский мост через Днепр. Основное наше соединение с левым берегом.

У них исчез свет, связь. Они сидели около недели в подвале у соседей, потому что не было подходящего бомбоубежища дома. Было ужасно. Для семьи это был столь сильный стресс, что я не смогла их к себе вытащить. Для них свой дом как крепость, защита. Они остаются сейчас там, хотя место очень опасное. Хорошо, что хоть общаться мы можем. Связь не постоянная, но это ниточка, соединяющая с цивилизацией.

Я четко помню день, когда россияне вошли в город. Тероборона наша была не совсем готова. Там были люди, вышедшие с коктейлями молотова на танки. Их просто уничтожили. К вечеру мы знали, что в тот день погибли 52 человека одновременно. Были разрушены дома, убиты люди… В интернете фото сбрасывали. Мы были напуганы. Люди на неделю закрылись в домах, никто никуда не выходил. Было слышно, как ракеты летают, взрывы. Сидели в коридорах. Общались только в чатах. Говорили по мобильному… Единственное, что оставалось. Потом стали выходить на улицу. Надо было что-нибудь есть, как-то жить. Вроде бы в первые дни, в начале марта, никаких зверств не было. И ведь большого скопления войск в городе не было. Через две недели примерно начались проблемы с продовольствием. Дальше ощутили сильно нехватку лекарств. Все бросились по магазинам, по аптекам. Поняли, что неизвестно, как будет дальше, и каждый пытался сделать какой-то запас. Понемногу в магазинах стали появляться овощи. Люди из пригорода начали привозить какие-то продукты.

Террор начался, когда в город вошли Росгвардия и ФСБ

Когда впервые заговорили о том, что россияне хотят установить свою власть, провести референдум, ночью на площади Свободы кто-то снял на видео, как в сопровождении военных привезли артистов, чтобы создать “картинку” поздравления “асвабадителей”. Видимо, их выступление потом было и на телевидении. Когда это видео попало в чат, люди не выдержали – вышли на площадь Свободы с флагами, с плакатами. Там тысячи людей были. Протесты проходили каждый день. Было очень страшно. У меня сын ходил. Я его просила звонить и рассказывать, где он и что делает. Оккупанты перегородили танками площадь возле облсовета, но не стреляли. Это стояли военные.

Террор начался, когда в город вошли Росгвардия и ФСБ. Людей хватали на улице, похищали, стреляли по херсонцам, бросали слезоточивые гранаты. В начале была большая масса протестующих, и они (россияне – Ред.) немного не так дерзко себя вели. Было большое давление моральное… Ты замкнут, не чувствуешь свободы, словно тебя приковали к батарее… Это состояние сложно передать словами. Много активных людей, которые сопротивлялись, начали выезжать по возможности.

Трудно было покидать свой город, но “Грады” и взрывы слышно каждый день

Мы тоже дома с сыном начали обсуждать выезд. Мы понимали, что может быть в Херсоне.

Во-первых, мой папа живет в Алчевске, под оккупацией. Я знаю, как люди там живут. У меня работала женщина из Макеевки. Она не сторонница Украины, но привезла дочь, чтобы та получила образование в Херсоне. Так что могу сказать: у них очень искаженное представление об этих событиях. Ей трудно было доказать, что происходит.

Во-вторых, все будет Украина, но это не произойдет сразу и по волшебству. А так жить, как сейчас, в Херсоне, не только страшно, но и психологически очень тяжело. Каждый день ты слышишь “Грады”, что стреляют из-под Херсона в сторону Николаева. Взрывы в Чернобаевке ночью, рано утром, и ты просыпаешься от этих взрывов… Каждую ночь… Вроде тебе и не прилетело, но понимаешь, что это рядом…

Я была готова уехать с первого дня, но трудно покидать свой дом, Херсон. Как будто если ты уедешь, то предашь свой город. Занималась судьбой сестры и ее семьи. Не хотелось их оставлять, потому что это самые близкие и самые дорогие люди. В случае чего они первыми окажутся в опасности. Военные говорят, что нужно выезжать оттуда. Наши ребята берегут гражданское население, но… Будем надеяться, что они все-таки уедут оттуда до наступления. Ждать этого очень трудно.

Зеленых коридоров из Херсона не было. Нас предупреждали наши журналисты местные, чтобы не рисковали, потому что выезд очень опасен. Был приказ расстреливать гражданские машины. Так и происходило. Потом услышали, что некоторые люди смогли уехать. Я ходила на фитнес до войны. Встретилась с девушками из группы и узнала, что уехала наша тренер. Кто-то рассказал, что есть чат, через который можно договориться. Это первое известие было в середине марта. Я решила, что, если есть такая возможность, надо ею воспользоваться. У сестры с мужем есть авто. Решили с ними уезжать. Уже договорились, а к утру они передумали. Не смогли себя психологически настроить.

У меня случился нервный срыв. Все-таки надо себя подготовить морально. В чатах страшные рассказы, как оккупанты пристают к тем, кто едет, как машины расстреливают… Но мысль о выезде мы не оставили. Было три дороги: первая на Николаев, вторая через Кривой Рог и третья на Запорожье. На Николаев дорога первой закрылась, потому что ее начали обстреливать. Мы начали искать возможность уехать либо с перевозчиком, либо с кем-то на автомобиле. Долго искали. Несколько раз поездка срывалась. А тогда товарищ сына, который служит в ВСУ, по телефону рассказал, что у него в Херсоне осталась машина. Можно выехать на этом автомобиле на территорию, подконтрольную Украине. Это был шанс.

Первые две сотни машин проскочили, а наша колонна попала под обстрел

Мы выехали через Кривой Рог. Взяли попутчиков. Одним автомобилем ехать очень опасно, поэтому люди собираются колоннами. Это россиян немного сдерживает. Ехали через Берислав, через Давыдов Брод, который обстреливали. В первый день нас выпустили только в Берислав. Стояли очень долго. Более 500 машин собралось. В Бериславе стояли с 11 до 6 вечера. Приехал на ниве какой-то начальник, посчитал машины и сказал: “Я могу вас пропустить в город, но дальше вы не поедете. Возвращайтесь и езжайте снова в Херсон. На трассе никто не будет стоять, кто останется, будем стрелять по колесам“. Мы решили ехать в Берислав. С бензином, с деньгами были проблемы. В тот день собралось до тысячи машин только по Бериславу и доехали еще из Херсона. Колонна насчитывала 1500 машин. Проверяли каждую машину: паспорт, багажник через каждый километр. Впереди видели, как раздевали мужчин, искали татуировки. Моего сына не заставляли раздеваться. У нас просто он один был за рулем, остальные были женщины. Кое-кто просил сигареты, деньги, спиртное. Это были воины из “ДНР”, “ЛНР”. 11 мая у них был какой-то праздник свой, и это нам помогло. Они были немного снисходительнее. 13 мая мы пытались уехать из Берислава. Нас там подержали, а потом стали выпускать. Понемногу мы продвигались. Долго между Бериславом и Давыдовым Бродом нас держали.

Затем начали выпускать колоннами по 200 машин. Скорее всего, они прикрывались гражданскими, потому что с нами в колонне выехало три военных машины: одна на гусеницах и два типа “урал”. Потом они поворачивали в лесопосадку перед последним блокпостом, а мы дальше ехали сами. За мостом, где начиналась серая зона, нас обстреляли. Мы знали из рассказов в чатах, что этот мост заминирован. Когда начались обстрелы, нас начали заворачивать, чтобы мы ехали снова на Берислав. Люди не хотели возвращаться, готовы были рискнуть ехать под обстрелами. Российские военные махнули на нас рукой, разрешили уезжать. Первые две сотни машин успели проскочить. А наша колонна попала под обстрел. В машине, которая ехала прямо перед нами, ранения получили женщина и ребенок. Это все происходило на наших глазах.

Обстреливали россияне, чтобы сказать, что своих обстреливают украинцы. Это называется психологическое давление. В Донецке тоже обстреливают и говорят, что это Украина. Многие убеждены, что это так и есть. Российская пропаганда работает. Хотя наши журналисты представляют правдивую информацию, ее следует поискать в интернете и разобраться. Некоторые местные журналисты продолжают работать в Херсоне и сейчас. Подают горячую информацию и отвечают на вопросы относительно области, громад. Я и сейчас из этих источников знаю, что происходит в Херсоне.

Так мы добрались до Кривого Рога, потому что только туда и могли уехать. Сейчас мы уже под Львовом у дочери. Первую неделю я была растеряна. Не знала, как жить, что делать, с течением времени немного адаптировалась. Занятия себе нашла. Надо как-нибудь на жизнь себе зарабатывать. Я кукольница, но сейчас хочу вышивать рубашки.

Трудно было решиться уехать, а когда уже едешь, мобилизуешься, совсем другие мысли в голове. Решиться было труднее всего.

Записала журналистка издания ZMINA Лина Зубань