“Мама, почему мы не можем вернуться домой, в Крым?”
“Мама, зачем ты привезла меня в этот чужой город? Я хочу жить дома, а не здесь”. Я пока не научилась отвечать своему шестилетнему сыну Матвею на этот вопрос.
Конечно, я объясняю ему об оккупации, о том, что ни я, ни он не виноваты в том, что наш дом теперь фактически принадлежит другому, чужому государству.
Но мне сложно объяснить сыну, почему он больше не может жить в Крыму, где его бабушки и дедушки, друзья, любимый садик и детские площадки, и уже почти “родной” детский врач…
Мы уехали из Крыма в 2014 году. Но сын до сих пор задает одни и те же вопросы — почти каждый день — “Почему мы не можем вернуться домой?”. Иногда плачет, пересматривая фотографии той, другой, жизни. Жизни до оккупации.
В Киеве нам с сыном трудно — новый большой город, новая квартира, новая поликлиника с не всегда доброжелательными врачами, новый детский садик. И ежедневно появляются все новые причины остаться в Киеве…
Я уже даже стала понемногу забывать о том, что я переселенка.
Если бы не необходимость постоянно доказывать, что я гржданка-Украины-ничем-не-хуже-других.
В больнице. “А прописка у вас есть?” — спрашивают меня в местной амбулатории. Перед новым годом “надумала” заболеть.
“Так есть прописка или нет?”, — уже несколько нервозно переспрашивают.
Говорю, что “прописки” нет, что я переехала из Крыма, но живу в этом районе.
“А, переселенка? Понятно…”. Врач сочувственно вздыхает, но справку, которая подтверждает мое местожительство, не требует. И на том спасибо.
Во время поиска квартиры для аренды. “А “нормальный” паспорт у вас есть? Ну, с нормальной пропиской, не крымской. У вас же там у всех по два паспорта. Съедете отсюда, не заплатите — а вас потом где искать?”, — слышу от владелицы квартиры, у которой хотела снять жилье.
Вспоминаю, как в 2014 году я безуспешно пыталась снять квартиру. То место не подходило, то цена. А здесь все было идеально. И даже детская комната, оборудованная шведской стенкой. Не квартира, а мечта.
Только одна проблема — паспорта “нормального” у меня не было. А без него хозяйка категорически отказывались разговаривать в приемлемом тоне.
“Знаем мы таких, как вы…”.
Даже риэлтор, которая для нас нашла эту квартиру, отведя меня в сторону, сказала: “Пожалуйста, давайте уедем отсюда. Я найду вам другую квартиру…”.
Ради справедливости следует сказать, что со временем я стала реже сталкиваться с негативным отношением ко мне как к переселенке. Например, я без лишней головной боли устроила ребенка в детский садик, смогла без особого труда зарегистрироваться как физическое лицо-предприниматель и даже сдать первые отчеты в налоговую.
Да, с государственными структурами хочется пересекаться как можно меньше. И даже не столько из-за отношения чиновников к переселенцам, сколько из-за общего уровня предоставляемых услуг в государстве. Однако в негосударственных структурах бывает не лучше.
В банке. “Вам нужно предоставить два документа из перечня, который я вам отправила на почту. Завтра до 11 утра. Иначе деньги, которые пришли на ваше имя, мы вернем отправителю”.
Звонок менеджера банка, в котором я обслуживалась с апреля 2014 года, застал меня врасплох. С одной стороны, было приятно узнать, что, наконец, мне поступили деньги, которые я очень и очень ожидала. Но… банк начал требовать от меня дополнительные документы.
Читаю перечень документов — теряю дар речи. Среди “подтверждающих документов”, что я “нормальный” человек, в частности, справка от работодателя с указанием должности и периода работы, информации о фактическом местожительстве, которое известно работодателю.
…Или если я регулярно посещаю любые спортивные клубы, кружки, секции и тому подобное, то должна предоставить документальное подтверждение этого факта (абонементы, письменные подтверждения от клубов с указанием даты членства и фактического посещения).
Также более убедительной для банка бумажкой, чем официальная справка переселенца, является нотариальное засвидетельствование факта моего проживания со стороны минимум трех лиц, у которых есть право регистрации на материковой Украине и это подтверждено соответствующей отметкой в паспорте.
Справка Укрпочты, другой почтовой службы о том, что я регулярно (минимум — ежемесячно!) получаю корреспонденцию.
А еще — справка из детского сада об участии в родительских комитетах и о том, что я вожу ребенка в детский сад.
Всего 19 документов.
По словам менеджера банка, я должна была предоставить как минимум два из перечня данных документов. И только потому, что имею крымскую регистрацию в паспорте.
Это был первый случай, когда моя справка переселенца не интересовала никого, более того — банк этой справке не доверял. Нужны были другие документальные подтверждения.
Визит в отделение банка не решил проблему. Начальница, приятная молодая девушка, говорила очень спокойно и сдержанно. Впрочем, сказала слова, от которых стало горько.
“Вы поймите, это не только так к крымчанам относятся. Ко всем переселенцам. Такая политика банка”.
В ответе на письменный запрос банк разъяснил мне, что у них есть право проводить идентификацию клиента “с целью выполнения требований законодательства, которое регулирует отношения в сфере предотвращения легализации (отмывания) доходов, полученных преступным путем, финансирования терроризма и финансирования распространения оружия массового уничтожения”.
А все потому, что регистрация моего места проживания — временно оккупированная территория Крыма. Только из-за этого банк решил, что я должна предоставить справку из Укрпочты или из детского садика, где пребывает мой сын, или подтверждение от его воспитательницы, что таки я привожу сына.
Если бы я составляла топ самых унизительных вещей, к которым меня вынуждали, этот “банковский список” возглавил бы рейтинг.
Я не получила своих денег. На следующий день после звонка менеджера банк отказал в проведении транзакции и вернул деньги отправителю. Сделали все, как обещали. Такая политика банка.
Я привыкла решать свои проблемы сама. И работаю в благотворительном фонде, где ежедневно даю по несколько десятков консультаций таким, как я, пишу информационные запросы, готовлю иски в суд против дискриминационного отношения к нам, переселенцам.
Но я до сих пор не знаю, как объяснить своему сыну, почему мы не можем вернуться в Крым и почему даже дома, в Украине, нам нередко приходится убеждать всех в том, что мы — украинцы.
Материал подготовлен Центром информации о правах человека в сотрудничестве с Institute for War and Peace Reporting
