Узники старости
Государственные дома престарелых не являются тюрьмами. На бумаге. А по факту чаще всего похожи именно на них. Правда, вопрос не столько в физической несвободе, как в тотальной зависимости старых и больных от воли персонала. Ведь иногда даже такой простой и необходимой для любого человека прогулки на свежем воздухе приходится ждать днями. Конечно, ухаживать за стариками, многие из которых имеют не только физические ограничения, но и нарушение когнитивных функций (памяти или восприятия действительности) – работа нелегкая. А все же люди остаются людьми и требуют, соответственно, человеческого отношения и человеческих условий.
Вместе с мониторами Национального превентивного механизма мы без предупреждения посетили несколько таких заведений, чтобы проверить, в каких условиях доживают те, о ком, кроме государства, позаботиться некому.
Как в тюрьме
Умань. Частный сектор, совсем рядом со знаменитым парком. Льет дождь. А отыскать территориальный центр социального обслуживания, который здесь называют “Домом ветеранов”, удается не сразу.
– Да вон он, – указывает на длинный ничем не примечательный дом за синим забором случайная прохожая.
– За забором?
– Да, у них там, как в тюрьме, – объясняет женщина.
Калитка закрыта. Жмем на звонок, прикрытый от дождя половиной пластиковой бутылки. Через минуту к нам выходят.
– Мы представители омбудсмена. Пришли с мониторинговым визитом.
– Сейчас я спрошу у заведующей – Раисы Петровны, и если она разрешит, зайдете, – любезно отвечает наша собеседница, перебирая в руке тяжелую связку ключей. Впрочем, оставляет нас мокнуть под дождем.
Раиса Петровна согласие дает.
– Почему у вас калитка закрыта? Это не режимный объект.
– Ну, у нас тут такие люди, понимаете… – многозначительно отвечает одна из сотрудниц центра.
– Разве у вас есть недееспособные?
– Нет…
Пока осматриваем двор, замечаю, что из здания за нами уже следят несколько пар глаз. Бабушки буквально прильнули к окнам – к людям в таких учреждениях редко приходят гости.
На заднем дворике замечаем женщину – в старом (но, судя по всему, когда-то дорогом) синем халате в цветы и бордовой меховой шапке. На вид ей больше семидесяти.
– Нету мне где жить. Дом продала соседка, Зина эта. Она должна была за домом ухаживать, – рассказывает Инна Михайловна1.
– А здесь вам как живется?
– Как живется… На полдник он молоко дают, с хлебом. Иногда печенье.
– А вафельку? Вафельку разве не дают? – неожиданно вмешивается женщина, которая встретила нас у ворот.
– И вафельку иногда дают, – послушно повторяет за ней Инна Михайловна.
– Ну так чего же вы о вафельке не говорите? – не унимается женщина.
Перегнула.
Старушка отшатнулась от этих слов, а потом сказала с тихим отчаянием:
– Лучше сдохнуть, чем так жить.
Лишь бы не война
Помещение, в котором разместился “Дом ветеранов”, – это бывший детский сад. В нем около десяти комнат, в каждой из которых живут от двух до пяти человек. Здесь большая территория, есть свое хозяйство с двадцатью курами. Ремонт в комнатах домашний: у кого обои розовые, у кого – коричневые с цветочным узором. Мебель скромная: кровати, старые советские шкафы. Кто-то вешает на стены иконы, кто-то – фотографии. Они преимущественно черно-белые.
– Как сам себе с пенсии чего-то не купишь, ничего не дадут, – вздыхает Инна Михайловна, проводя в свою комнату. – Вот у меня сапоги порвались, – достает из-под кровати сапожок с почти оторванной подошвой, – так я в коридоре нашла чьи-то бурочки, забрала себе.
У ее соседки – Розы Викторовны – аккуратные синие туфли с декоративными лепестками.
– Это я ей отдала. Потому что они мне большие, – объясняет Инна Михайловна.
Роза Викторовна когда-то работала чиновницей, но после выхода на пенсию оказалась здесь.
– Никого не осталось у меня. Никто мне не звонит, – говорит женщина, пытаясь обнять монитора. – А вы такая красавица! Я вас люблю! Вы – прекрасный человек.
– Роза, Роза, ну хватит, – просит ее Инна Михайловна.
Многие из подопечных попали сюда после тяжелых болезней. В учреждении же, несмотря на это, почти нет средств реабилитации. Только старые инвалидные коляски. И тех на всех не хватает.
– Нас по очереди вывозят на улицу. А куда здесь ходить? – Говорят жители о своем досуге.
В туалет и душ самостоятельно пойти могут не все – должны ждать, пока “отвезут”. Или же воспользоваться ведрами, пристроенными под стульями с отверстием. Убирают их не сразу, поэтому некоторое время полные ведра стоят в спальнях.
В одной из таких комнат живет Раиса Васильевна. Она спит на клеенке, чтобы не испортить нового матраса.
– Если бы хоть вату подложили, а то простыня падает. Я ее постоянно подтягиваю, – жалуется женщина, демонстрируя тонкую ткань, которая уже изрядно съехала с кровати. Зато Раиса Васильевна единственная во всем заведении имеет прикроватный коврик – все остальные должны ставать на холодный пол.
– Это мне сын купил. Он мне и лекарства приносит. Я так переживаю, лишь бы не было войны. Ведь как будет война, кто мне лекарства будет приносить?
Жизнь не удалась
В этом стационаре есть палаты паллиативной помощи: там оказывают поддержку неизлечимо больным людям. Многие из них не могут самостоятельно вставать или передвигаться, поэтому администрация и здесь позаботилась об “удобствах” – ведрах и стульях с отверстиями.
В одной из палат живет Мария. Она значительно моложе большинства жителей стационарного отделения. Ей около 40. Из-за осложнений, вызванных диабетом, ей пришлось ампутировать обе ноги от бедра. Чтобы вставать с кровати, она привязала к изголовью упругую резинку (на подобие тем, которыми обматывают тележки-“кравчучки”) – и с ее помощью самостоятельно подтягивается и садится.
Кроме диабета, болеет еще и бронхитом.
– Я уже лет 30 болею на бронхи. Мы сначала жили в Узбекистане, я там как белка в колесе крутилась – заболела. А здесь я живу четыре года. Флюорографию последний раз делали еще тогда, когда приехала сюда. Мне говорят: у тебя все нормально.
На все замечания подопечных в администрации готовый ответ:
– Мы их из таких мест забираем, что страшно смотреть. Они уже для социума непригодны.
Когда мы уже готовимся оставлять стационар, бабушки заводят народную песню.
– Это для вас поют, – объясняет заведующая.
– Здесь такие люди, знаете… Они жизнь прожили, а оно не удалось, – дополняет ее здешний врач.
Двое с носилками, один из лопатой
Второй стационар расположен уже ближе к центру города – в старом здании, похожем на обычный доходный дом позапрошлого века. Здесь тоже есть забор, но калитка открыта: в этом отделении предусмотрен также дневной стационар. Территория совсем маленькая: асфальт, клумбы и несколько деревьев. Из окон тех комнат, которые расположены в задней части здания, вид один – высокий забор.
При входе сразу наталкиваемся на инвалидную коляску, вместо сидения у которой – пластиковый стул с отпиленными ножками.
– Что это?! – спрашиваем.
– Мы его используем только для здоровых, – оправдывается заведующая.
В коридоре в старом ватном пальто сидит Иван Петрович, который только что вернулся от врача. У него катаракта, и он практически ничего не видит. Тех, кто с ним пытается заговорить, он просит сначала представиться.
– Мне врач только один прогноз дает: двое с носилками, один с лопатой, – полушутя говорит дедушка. На операцию ему необходимо семь тысяч гривен. – С женой разошлись, сын на заработках, связь с ним прервалась. Была у меня волонтер, Макаровна, собирала деньги для меня. Но она куда-то делась.
– Петрович, ну она же писала письма на предприятия, чтобы вам денег собрать, – возражает заведующая.
– Кто писал… Мне говорили, что она ничего не посылала.
– Кто вам такое сказал?
– Раиса Петровна, ну зачем вы так? Вы же знаете, что я не видел, кто мне говорил.
Те, у кого проблемы со здоровьем не такие серьезные, больше озабочены вещами бытовыми:
– Вы видели у нас там в холле телевизор? Маленький. Его сторож принес. А тот, что был большой, уже все… – рассказывает мужчина в одной из палат. – Нам бы телевизор, чтобы смотреть, что там в мире делается.
– И чтобы с плоским экраном, – подсказывает его сосед.
– Да, Толя, что ты говоришь!
Одна из старейших жительниц стационара – Зинаида Михайловна – почти не встает, но рассказать о здешней жизни не отказывается.
– У меня был день рождения – 90 лет. Пришли люди от мэра, подарили 200 гривен. Принесли смятые и положили на тумбочку. Пенсию не помню, когда последний раз получала, ее заведующая забирает…
Заведующая, которая все время стоит за закрытыми дверями, спешит ответить на обвинения:
– Зинаида Михайловна! Вы чего врете? Разве я вам пенсии не отдала?!
– Не отдали.
– Я же к вам лично каждый месяц прихожу… Вот скажите, скажите, вы же видели…
Не найдя здесь поддержки, заведующая зовет на помощь работников стационара и других жителей. Собрав несколько человек, приводит их к Зинаиде Михайловне. Понятые подтверждают, что заведующая пенсию всегда отдает.
Кроме стационарного отделения, в здании есть еще дом милосердия, клуб активного долголетия, отделение социально-медицинских услуг. Подопечные здесь моложе воспитанников первого стационара, поэтому персонал относится к ним снисходительно и не крутит пальцем у виска, рассказывая о них. Местные жители, кажется, смогли избежать изоляции от внешнего мира.
Подальше от людей
Львов. Большой корпус гериатрического пансионата, похожего на санаторий, расположился подальше от знаменитых львовских костелов и кафе – на улице с поэтическим названием Медовой Пещеры.
Здесь большой двор с арками, окутанными виноградом, и даже есть свой сад. Но сейчас, в холодное время, территория кажется скорее жуткой, чем романтичной.
Пятиэтажный дом на четыре сотни подопечных заполнен до отказа. На двух последних этажах живут так называемые кроватные больные – те, кто не может передвигаться без посторонней помощи. Недавно здесь построили актовый зал: еженедельно для стариков устраивают концерты.
Пока мы идем в администрацию длинным узким коридором, прямо перед нами из комнаты выскакивает женщина – судя по всему, незрячая.
– Кто-нибудь, помогите. Помогите!
Но в коридоре никого из персонала нет. На крик прибегают другие жители этажа, однако никто не может помочь женщине: ее соседка не дошла до туалета, и пока пыталась сама себе поменять постель, упала. Теперь не может подняться. Поднимать старушку пришлось мониторам.
На этом приключения в гериатрическом пансионате только начинаются. Пока мы общаемся с директором, в пансионат приезжает полиция. Оказывается, ее вызвал один из подопечных – Орест. Застаем его в палате на первом этаже – он голый и вопит на санитарок.
– У меня здесь не убирают, посмотрите, какая грязь. Это делают специально. Ко мне тут применяют пытки и дискриминацию, – жалуется мужчина. В палате действительно грязно: окурки, разбросанный по полу пепел, бутылки. На вид мужчина слишком молод для того, чтобы быть подопечным гериатрического пансионата. Как выясняется позже, он приехал во Львов из Крыма и поселился в пансионате бесплатно. Орест не уживается ни с кем из подопечных, поэтому живет сам. Периодически вызывает полицию или другие службы.
Чем еще заняты жители, с горечью рассказывают в самой администрации:
– Пьют – это страшно. День пенсии – это все… Здесь магазин рядом, далеко идти не нужно. Когда мы вечером возвращаемся домой, они уже на улице с четверушкой сидят: “Мы здесь культурно отдыхаем”.
Подопечные не отрицают, что некоторые из них пьют, но рассказывают и о другом: как к ним приходят студентки из парикмахерского училища и делают им прически, а студенты из кулинарного – тортики.
– Наши жители вязали носки воинам АТО, – вспоминает директор пансионата.
На первых этажах очень живо здесь недавно закончился концерт, и подопечные возвращаются в свои комнаты, чтобы подготовиться к полднику. Здесь же встречаем пару – Нину Андреевну и Ивана Яковлевича. Они вместе уже семьдесят лет. Тридцать лет работали учителями, а сейчас делят маленькую комнатку в гериатрическом пансионате. Иван Яковлевич аккуратно поддерживает Нину Андреевну под руку, пока они идут узким коридором.
– К нам телевидение приезжало, снимали нас, – восторженно рассказывает Нина Андреевна. Но фотографироваться не хочет. – Дети бранить будут.
Есть здесь и другая семейная пара: Вера Павловна и Игорь Петрович. Игорь Петрович наполовину парализован, и Вера Павловна рассказывает ему, что было на концерте.
Комнаты в гериатрическом пансионате больше похожи на гостиничные: на два или три человека, с балконом и туалетом. Ванная – одна на этаже, и у нее почему-то есть график работы. Ремонт здесь скорее больничный: белые стены, белые двери, белые занавески.
Не хватает танцев
На верхних этажах жизнь будто остановилась: в коридорах почти никого нет. Подопечные здесь могут встать только с помощью санитарок. Персонал с ними особо не нянчится и входит даже без стука. Если жители спят, это не мешает работникам пансионата включать в их комнатах свет.
– Кормят хорошо, не хватает танцев, – шутит один из жителей с ампутацией обеих ног.
– Ко мне зять из Германии приезжал, говорит, что у нас живут самые красивые девушки, – рассказывает подопечная пансионата. Она тоже не против танцев.
– У меня есть сестра двоюродная, ей 98 лет. Она на танцы ходит, – подтверждает необходимость танцев другая жительница.
В одной из комнат находим худую бабушку, она едва может встать, чтобы поговорить с нами:
– В туалет вы как ходите? – спрашиваем.
– А у меня есть коллега, – указывает на деревянную палочку. – Не хочу в этой комнате жить, потому что сестры говорят, что в ней быстро умирают.
В пансионате ощутимый устойчивый запах несвежести, присущий подобным заведениям. Впрочем, пока мы гуляем пансионатом, санитарки тщательно моют пол.
Хотя на всех этажах администрация поставила диваны и какие-то растения, в холлах редко можно кого-то встретить.
– Холодно, – объясняют подопечные.
С развлечений у жителей в постоянном доступе только радио. Телевизоры есть в холлах, но попасть туда могут не все.
– Я здесь целый день лежу. На телевизор меня не вывозят, – жалуется один из дедушек, который не может сам встать.
Между тем в пансионате наступает время полдника. В вонючей столовой с грязными скатертями подопечным разливают чай и каждому дают щедрую горсть печенья. Большинство приходят сюда со своими баночками: жители переливают в них чай и идут с ними в свои комнаты.
– Обычно по два печенья дают, а сегодня дали по пять, – довольно говорит одна из бабушек.
В пансионате сразу несколько конфессий обустроили часовни. Больше всего администрация жалуется на Московский патриархат: их духовники забрали комнату и там проводят службу раз в неделю. Остальное время комната постоянно закрыта.
Когда мы прощаемся, дедушки и бабушки топчутся у выхода и просят приезжать еще. Они, как часто бывает в гериатрических учреждениях, радуются любому общению:
– Хорошо, что о нас не забывают. Приезжайте чаще.
1 – Здесь и далее имена подопечных изменены
Все фото – автора.
