Ротный с позывным “Бахмат”, или… Зависимость от людей

“Почему ты туда ездишь? По адреналин?”, – иногда спрашивают у меня знакомые, имея в виду командировки на восточный фронт.

Причин много, и одна из них… легкость, с которой сходишься с людьми. В мирной жизни мы обычно долго присматриваемся друг к другу, и уже потом решаем, нужно ли впускать в свою жизнь еще одного человека. На передовой времени на “смотрины” нет. Сложно назвать каждого нового знакомого другом. Но их и невозможно воспринимать как чужих людей. И каждая новая встреча – прежде всего радость. От того, что жив.

ЗНАКОМСТВО

С “Бахматом” мы познакомились в ноябре 2016 года. Это был мой первый заезд на позиции вблизи Авдеевки. Дождь лил как из ведра, одежда на мне промокла так, хоть выкручивай, даже шапка под каской была влажной.

Грязь чавкала под ногами, на вид прочная земля была как кисель – расползалась, едва к ней касалась подошва ботинка, поэтому надо было идти осторожно, чтобы не поскользнуться и не упасть.

Мы ходили между опорными пунктами настолько быстро, насколько “позволяла” грязь, разговаривали о ситуации на этом отрезке фронта. Здесь никогда не было спокойно, враг применял все – от стрелкового оружия до гранатометов и минометов.

А еще мы шутили. Ротный “Бахмат” смеялся, что он звезда:

“Фото – 100 долларов”.

“Ну так плати”, – ответила я.

Нас это веселило – уместная шутка в неуместном месте.

“Бахмат” был в резиновых сапогах и толстовке с капюшоном. Голос хриплый, простуженный. Я еще спрашивала, лечится ли он, вспоминая, не лежат ли где-то в машине леденцы от горла. “Да лечусь, нормально”, – ответил ротный.

Парень показывал нам самодельные памятники на месте гибели бойцов – кресты и нечто похожее на обелиски сделала предыдущая бригада, нынешняя – ухаживает за мемориалами. Иначе нельзя – память о тех, кто отдал жизнь за эту землю, должна жить.

Мы стояли под потоками воды и смотрели на каски, блестящие от дождя, а где-то вдали приглушенно гремели снаряды – среди бела дня враг обстреливал соседние позиции.

А еще был железный трон с осколков мин, прилетающих сюда из оккупированного Донецка. Трон затем продали на аукционе в Запорожье.

Мы пили чай, прыгали в старенький военный автобус и быстро прощались…

ОБЫДЕННОСТЬ ВОЙНЫ?

Во второй раз мы встретились через несколько дней после адских боев, которые начались в конце января этого года. Тогда Авдеевка днем и ночью была под огнем вражеских артиллерии и минометов. Много армейцев погибло, еще больше – получили ранения. Несколько военных потеряли и на этих позициях. Зная это, я старалась не сказать лишнего слова.

Но встретились мы легко и как добрые друзья – обнимались, и “Бахмат” в шутку сказал бойцу с позывным “Сержант”: “Настю пожалей, а этих (указывая на журналистов, которые приехали впервые – авт.) поганяй”.

“Сержант” не пощадил никого. Мы быстро бегали между опорными пунктами, потому что после тяжелых калибров враг сделал ставку на снайперов. Под ногами скрипел снег, было скользко, и я боялась шлепнуться, чтобы не забиться или не сломать руку. Мы с коллегами задышались так, что у меня болело в груди, и “Сержант”, спрашивая, сильно ли устали, будто извинялся за такую беготню, но ходить медленно здесь – глупость, потому что можно не дойти.

Мы говорили о войне, и боец говорил, что интенсивность обстрелов и калибр немного уменьшились, но враг не успокаивается. “Сержант” рассказывал о тактике врага спокойно, как об обыденности. Впрочем, для них это и есть обыденность.

А еще “Сержант” жалел, что “Гиви”, убитый в то утро, не достался армейцам. Украинские военные очень хотели бы поговорить с главарем террористов об Иловайске, о ДАПе и Авдеевке, поговорить о тех побратимах, которые погибли от его рук, а затем передать в международный суд как ценного свидетеля.

Боец был собран и спокоен, пока я не спросила о погибших побратимах. С кем-то они накануне пили чай, кто-то просил помочь. “Ты ему вчера генератор завозил, потому что знаешь, что он немного продвинулся, что ему нужны генератор, еда. Приезжаешь: “А где Леня”?” – у “Сержанта” покраснели глаза, и он ценой больших усилий сдержал слезы…

Он и сам едва тогда не погиб, рассказывает не из нотками геройства в голосе, а с усталостью, удивлением и благодарностью, что жив. Вез горючее для генераторов и успел проскочить за несколько минут до того, как боевики начали лупить из танка. Если бы попал под обстрел, машина загорелась бы как факел…

Когда у нас была возможность отдохнуть, я разглядывала разбитую и проржавевшую технику. И деревья. Ни у одного дерева нет уцелевшей кроны. Ветви побиты осколками мин, и деревья превратились в жалкие обрубки. Эти обрубки тянутся к небу и, кажется, спрашивают его: “За что?”

ДРУГОЙ “БАХМАТ”

А в этот раз была солнечная и теплая погода, и снова размокшие тропы, и подтопленные блиндажи, которые нужно укреплять. И новые лица, и новые истории.

Через два дня, утром 8 марта, у меня зазвонил телефон – “Бахмат” поздравил с весной. Я поблагодарила, и спросила:

– Слушай, а можно приехать к тебе переночевать на позициях завтра?

– Приезжай.

Вот так просто. А я собиралась проситься.

9 марта мы снимали бойцов, которые ликвидировали российского снайпера, – тот подполз слишком близко к нашим позициям. Потом заехали на Промзону, которая с каждым днем от постоянных обстрелов все больше превращается в решето, на жуткую постапокалиптическую – нет, не декорацию для голливудского блокбастера, а действительность.

Когда стемнело, заехали поужинать в ресторанчик в Авдеевке, как позвонил “Бахмат”.

– Где вы есть?

– Мы заехали поужинать. Через час будем.

– Не, я здесь думаю, чем их накормить, а они ужинают.

Мы ели и хорошо слышали, как где-то около города ложились тяжелые снаряды, и я подумала: ночью будет жарко. Заячий страх в глубине души просил бежать отсюда. Но я готовилась к ночевке на позициях полгода – поэтому осталась.

Большинство активных боев в зоне АТО приходятся на вечер, ночь и на рассвет. Поэтому ночевать на позициях – значит увидеть то, что происходит там на самом деле. Это опаснее, чем днем – обстрел может быть очень сильным. Военные прикроют журналистов, рискуя собой, но и они не всесильны.

От условленного места на джипе с рулем с правой стороны (волонтерский подарок) нас забрал военный. Через несколько минут езды он выключил фары – со светом ты становишься удобной мишенью для боевиков. И даже курил в машине так, чтобы огня сигарет не было видно. Мы мчались в продырявленную выстрелами ночь.

А в бункере уже ждал “Бахмат”. Мы опять много говорили. О путешествиях, разговаривали и о работе, и о войне.

“Сейчас уже не то, что было в 2014. И бои не такие активные, и обеспечение сейчас лучше. Тогда мы в прямом смысле были голые и босые, ели из консервных банок”, – вспоминает неприглядную правду ротный. Рассказывает, как надоели военным вражеские танки. Они методично уничтожают здания, чтобы выгнать армейцев с этих позиций. С танком невозможно бороться стрелковым оружием и гранатометами – тем, что разрешено нам Минскими договоренностями.

– Почему “Бахмат”? – Спросила я в перерывах между разговорами. Думала, из-за черт лица ротного.

– В шахматах есть шах и мат. А в армии – “бах”, если не туда, тогда уже мат, – то ли в шутку, то ли всерьез ответил он.

Время от времени отзывался армейский телефон – такие показывают в фильмах о Второй Мировой. “Тапик” – аппарат телефонной связи – единственное надежное на фронте средство коммуникации. “Бахмат” внимательно слушал и отдавал приказы. В штанах от униформы и темной флиске, с загнутым носом и хриплым и решительным голосом, он выглядел так, как будто “создан” для войны. Парень учился этому в военном лицее, затем – в Национальной академии сухопутных войск, что во Львове.

Хотя во время разговора я несколько раз думала, что он так же органично выглядел бы и в мирной жизни. Уверено бы руководил, например, частным предприятием. “Бахмат” этим и будет заниматься, если после окончания АТО армия “откатится” к довоенному состоянию, и нынешние изменения будут потеряны.

Резкий и рассудительный, порой слишком жесткий, словно железный, он совершенно меняется, когда говорит по телефону с мамой. “Мамочка, у нас тут так тихо, аж скучно, я целый день бумагами занимался. А как твоя рука? Ты ходила в больницу?”, – говорит нежным и теплым голосом. А с невестой просто воркует, когда обсуждают предстоящую свадьбу и то, кто за кем больше грустит.

Такая двойственность здесь, на фронте, особенно заметна. Есть то, что для войны, и то, что для мира.

И переход между ними мгновенный. Как будто кто-то нажал на кнопку – и резкость сменила нежность, а потом наоборот.

– Ну что, пойдем работать?

Мы идем на опорный пункт, холодно, и мне кажется, даже видно звезды. Земля немного подмерзла.

Говорим с бойцом, который наблюдает в бинокль за тем, что происходит в нескольких сотнях метров от него. Иван пристально всматривается в ночь и спокойным тихим голосом рассказывает, что враг обстреливает их из всех видов вооружения. Только сейчас удивительно тихо. Ночь прорезает пулеметная очередь: “та-та-та”. Однако на это бойцы уже не обращают внимания. Боевики не стесняются использовать крупнокалиберные минометы и тяжелую артиллерию – все это запрещено Минскими договоренностями. Пытаются выбить украинских военных отсюда, чтобы открыть себе путь в Авдеевку. Представитель Путина Песков еще в феврале заявил, что город под контролем самопровозглашенной ДНР.

Иногда темноту подсвечивают снаряды, летящие дугой. Если бы не свист, можно было бы подумать, что по странной траектории падают звезды.

В прошлом, в довоенной жизни, Иван занимался бизнесом. Два года назад закончил все дела и поехал на фронт. Его дочери тогда было всего полгода. Сейчас она часто говорит с отцом по телефону.

– Звонит и спрашивает: “Папа, где ты? Когда приедешь?” – Иван рассказывает об этом, и где-то совсем близко звонко взрывается снаряд. Мужчина вмиг отклоняется от “окошка”. Говорит, это был автоматический станковый гранатомет.

Мы еще немного побыли на позиции и пошли спать в укрытие, готовы в любой момент снимать “настоящую войну”. В помещении уютно трещала буржуйка, и одетой спать под спальником было тепло и к удивлению удобно.

Обстрел мог начаться в любой момент. Нас должны были разбудить в 5. Обычно в такое время боевики “желают доброго утра”, как шутят бойцы. К моей ступне легко коснулся боец, который был на дежурстве. Телефон показывал 4:59. Подъем – без лишних звуков и суеты. Пьем черный чай с сахаром и лимоном и пытаемся проснуться.

На улице был сильный ветер, он буквально срывал украинский флаг с палки на позиции. И в этом упорстве был похож на боевика. Флаг трепетал, но держался, не менее ярый, чем ветер. Светало, разбитые кирпичные здания утреннее солнце красило в какой-то невероятный цвет – между желтым и розовым, и даже ржавая техника выглядела как-то красивее и благороднее. Только обрубки-деревья были так же жалкие, как и вечером. И на земле прибавилось несколько свежих воронок от мин.

С позиций на отдых возвращались уставшие бойцы. Рассказывали, что на удаленных опорных пунктах ночь прошла неспокойно, но бывало и хуже. А еще совсем молодой и с таким здоровым румянцем на щеках боец Руслан рассказывал, как они смеются с врага.

– Они стреляют, а мы кричим: “Не попали. Не попали!”

Мы успели все отснять, когда из укрытия вышел “Бахмат”.

– Доброе утро.

– Доброе.

– “Не повезло” вам, тихо было, – говорит ротный, и мы прощаемся.

Едем в волонтерском джипе в Авдеевку. И я счастлива, что ночь была спокойной, как для этого участка фронта. Счастлива, что мы не сняли ожесточенных боев, что все бойцы живы…

Фото автора и из домашнего архива “Бахмата”