“Пришел за крестом, чтобы поставить на могилу убитой девушки – дали прикладом по зубам”: репортаж о военных преступлениях россиян в селе в Черниговской области

Село Шестовица, расположенное в 19 км от Чернигова, в местных СМИ окрестили Черниговской Чернобаевкой. Российские солдаты зашли в него 28 февраля и расставили на улицах, фермах и огородах частных домов сотни единиц военной техники. В то же время около 40% российского вооружения уничтожила украинская армия – не менее четырех раз ВСУ прицельно попадали по скоплению техники россиян в разных частях села, и та выгорала дотла.

Под оккупацией Шестовица находилась до 31 марта. И хотя местные говорят, что военные РФ “не обращались с ними жестоко”, они совершили в селе ряд военных преступлений: мародерили, расстреляли автомобили людей, которые пытались эвакуироваться, убили нескольких мужчин, похитили гражданского и бросили гранату в подвал, где прятались мирные жители.

В конце июня журналистка издания ZMINA посетила Шестовицу вместе с экспертами Черниговского Дома прав человека, которые в рамках коалиции “Украина. Пятое утро” документируют военные преступления россиян. Детальнее о жизни села во время оккупации – читайте в материале.

“В первый день заехало не менее 600 единиц российской техники”

Шестовица – село с историей. Первое письменное упоминание о нем датируется 1523 годом как о военном укреплении времен Киевской Руси в урочище “Городок”.

Среди ближайших к нашему времени травматических событий, которые пришлось пережить Шестовице: Голодомор 1932-1933 годов, проведенный правительством СССР, — село тогда подвергли террору “черной доской”">і , а также немецко-фашистская оккупация в 1941-1943 годах.

В 2022 году село снова оказалось в оккупации во время очередной попытки страны, президент и номенклатура которой считает ее преемницей СССР, уничтожить украинский народ.

28 февраля со стороны поселка Михайло-Коцюбинского в Шестовицу въехали сотни единиц российской техники. Перед этим ночью из села успела выйти местная тероборона.

Шестовица имеет выгодное географическое расположение: через нее пролегает трасса Е95, которая через автомобильный мост через Десну ведет на Киев. Ожесточенные бои шли на переправе еще во время Второй мировой войны.

Сегодня блокпост перед селом несколькими написанными от руки объявлениями извещает: “Моста нет”. Его пять месяцев назад взорвали украинские военные, чтобы сдерживать продвижение вражеских войск.

Шестовица – село небольшое, до полномасштабной войны здесь проживало чуть более 500 человек. Подавляющее большинство дорог в селе не асфальтированы, застройка одноэтажная, и чуть ли не в каждом доме есть огород.

От автодороги в Шестовицу ведет улица Победы, конец которой упирается в лес. На ней расположены и единственные два продовольственных магазина. А неподалеку от них – помещение Шестовицкого старостинского округа.

Сельсовет ухоженный, как заведено для админздания небольшого села: перед фасадом высажены цветы, вход окрашен в розовый, окна – новые, металлопластиковые, здание украшено элементами сайдинга.

Мемориальная доска на сельсовете чтит память Филиппа Морачевского, уроженца Шестовицы, писателя, педагога, ученого. В 1860 году он перевел на украинский Новый Завет, но тот запретили Валуевским циркуляром">і и издали перевод только в 1906 году.

В небольшом коридоре сельсовета сидит староста села Сергей Медведев. О пребывании здесь россиян напоминает лишь огромная дыра на месте простреленного замка на дверях.

Когда 28 февраля после обеда в помещение сельсовета вошли российские военные, здесь никого не было – люди успели спрятаться.

“Единственное, я волновался, что не забрал картотеки военкомата. Но этот сейф они не взломали. Остальные два взломали, но в них ничего такого не было”, – говорит Медведев.

Он вспоминает, как 1 апреля после освобождения села зашел в сельсовет – там все было белое:

“Россияне залили все из порошкового огнетушителя. Принтера не было. Стояли у нас дезинфицирующие средства – солдаты их, вероятно, выпили. Все двери они забили”.

В первый день, говорит Медведев, в село въехало по меньшей мере 600 единиц российского вооружения и военной техники: танки, БТРы, БМП, “тигры”, УАЗы, КамАЗы, “смерчи”, “ураганы”, САУ, а также КрАЗы для построения понтонных мостов. Последних армейцы РФ везли не менее 18. Военной техникой россияне заставили улочки Шестовицы, ломали заборы и выезжали на огороды под частные дома.

“Штаб у них был где-то под Михайло-Коцюбинским. Оттуда постоянно ездили машины с горючим и боеприпасами. И техника ехала и ехала колоннами. Часть везли на переправу в сторону Ягодного и Ивановки, но по переправам били наши”, – рассказывает сельский староста. Несколько сотен вооружения и его носителей военным РФ все же удалось переправить через Десну. Считали местные.

О преступлениях российских военных Медведев говорит сухо и несколько устало – уже неоднократно рассказывал о них украинским правоохранителям, представителям международных структур и журналистам.

Так, за время оккупации в Шестовице убили четырех гражданских местных. Первого – Виктора Садового – застрелил снайпер, когда мужчина пытался выехать из села на велосипеде.

Тело другого, Сергея Пастушка, крымчанина, купившего в Шестовице дом после 2014 года и с 24 февраля помогавшего местной теробороне едой, нашли в начале июня в черниговском морге. Туда труп привезли с дороги недалеко от поселка Заречное, что является частью Чернигова. Мужчина, очевидно, тоже попал под обстрел, когда ехал за продуктами в город.

Еще двоих людей убили 15 марта. Они вместе с несколькими односельчанами на трех автомобилях попытались эвакуироваться из Шестовицы. Ехали в сторону соседней Киенки. Однако россияне открыли по ним огонь. На месте погиб Игорь Янчук – пуля попала ему в голову. Женщине с дочерью, которые ехали с ним, удалось выбить стекло в машине и убежать в лес, а впоследствии добраться до Чернигова.

22-летняя девушка, также пытавшаяся уехать, получила ранение в живот. Ее обратно в Шестовицу отвез мужчина из другого автомобиля. Ему с семьей удалось выжить, однако его ребенок получил контузию.

В селе девушку повезли сначала к родственникам, а затем к российскому медбрату.

“Тот сказал: “Ничего не могу сделать”. Она была в сознании и вскоре умерла”, – вспоминает сельский староста.

Один из жителей Шестовицы считается пропавшим без вести. Мужчина, по имени Александр, как говорят местные, передавал украинской армии информацию о перемещении российской техники – его по селу разыскивали солдаты РФ и ФСБшники. Односельчане считали, что Александра убили, но его тело так и не нашли.

Уже после освобождения в окрестностях села также нашли тела еще нескольких убитых людей – не местных. Мужчину из соседней Мажуговки россияне застрелили в лесу. Недалеко, на свалке, россияне убили двух мужчин из Деснянки, села в 24 км от Шестовицы. Тело еще одного полицейские откопали на одном из сельскохозяйственных предприятий.

“Оба магазина взломали в первый день”

С начала полномасштабного вторжения некоторые шестовичане из села уехали. Часть оставшихся на момент оккупации переселилась к родственникам или соседям на другие улицы из тех, что на них россияне разместили свою технику.

Света, газа и воды в селе не стало в начале марта.

Староста Шестовицы рассказывает, что во все пустующие дома заселились российские военные:

“Сначала они стояли по домам – по всему периметру села. На Садовой, Коллективной стояла их техника с боеприпасами, бензовозы. Жителям россияне говорили бежать оттуда. Когда уже военные отходили, несколько домов сами и сожгли”.

Из 420 домов в Шестовице за время оккупации разрушены или повреждены 100, отмечает Медведев. По словам местных, три семьи россияне выселили из домов, которые им требовались в военных целях.

О мародерстве российских солдат староста села говорит как о чем-то обычном:

“Оба магазина вскрыли в первый день. Из домов выносили вещи: бензопилы, мотокосы, микроволновки, электрочайники, телевизоры. Люди боялись и прятали генераторы. Но в основном военные спрашивали о махорке и водке. У одного состоятельного мужчины забрали квадроцикл, машину, несколько айфонов. Еще цепочку золотую у ребенка, но потом вернули. Машина в селе тоже осталась – солдаты порезали колеса”.

Забирали у жителей села также лопаты и инструменты, что хотя бы можно объяснить военной необходимостью.

В Шестовицком доме культуры российские солдаты выбили окна и украли музыкальную аппаратуру. Зашли через парадную дверь, которую перед этим взорвали, говорит сельский староста:

“Новые пластиковые окна они тупо побили. Украли две новые колонки, микшер, микрофоны”.

По селу местным разрешали передвигаться пешком и только за водой:

“Россияне ходили и спрашивали: “Где ваша власть? Давайте договариваться о воде”. Они исчерпали колодцы вплоть до песка. Затем подключили генератор к скважине на Грибах (грибное предприятие)”.

С едой и водой в селе было тяжело.

Местные женщины на велосипедах начали ездить за гуманитарной помощью в Киев 10 марта. Перед этим, 8-го, россиян накрыли на Коллективной и солдаты переместились под лес. Но много на велосипеде не привезешь. Мужчинам ходить по селу российские военные запрещали.

Сам сельский голова с семьей укрывался в родительском доме. Говорит, его россияне не разыскивали, хотя к ним, как и в каждый дом в селе, заходили – искали украинских военных.

Опыт общения с российскими солдатами Медведев описывает разный:

“На 3-4-й день оккупации шестеро зашли к нам во двор. Сначала ходили в балаклавах, потом приходили без – тувинцы, чуваши. Лет им по 18–20. Спрашивал их: “Что вы делаете? Дети гибнут, мирные люди гибнут, куда вы стреляете? У вас есть семьи? Станьте на наше место. Что бы вы делали? Защищались бы?” Говорят: “Защищались”. “Так и мы защищаемся”. Спрашивал: “Домой хотите?”. “Хотим”. “Ну так езжайте, почему не едете?”. “Нас свои же расстреляют”, — отвечали.

“Один снова стучит – принес два пакета пайков своих: “Детишкам”. У нас они потом все съели”

Месяц, который люди провели в погребах домов, сказывается — местные охотно проводят время на улице. Лето. Люди возятся на огородах, хотя бы на тех клочках, которые своей техникой не уничтожили россияне. Единичная молодежь катается по селу на мотоцикле.

За углом от сельсовета, напротив местного магазина, трое пожилых мужчин разместили свой пункт наблюдения, удобно устроившись на табуретках в тени пахучей липы.

Александр Иванович в центре

Один из них, Александр Иванович, охотно рассказывает, как жил в погребе с еще 12 людьми.

Вспоминает, как к ним спустились четверо российских солдат.

“Один к нам заходит, узкоглазый, и кричит: “Банька! Банька”. Потом попросил обувку. Мой сын открыл ему сарай: “Выбирай”. Тот смотрел-смотрел и уже расползшиеся тапочки взял. А другой говорил: Что это за город? У вас есть свет, вода, асфальт лежит”, – Александр Иванович с юмором изображает российское произношение.

У его сына военные заметили телефон, приказали отдать:

“А там номера такие: сват, брат. Вернули телефон. Они нам сказали: “Оставайтесь здесь”. И ушли. Потом один снова стучит: принес два пакета пайков своих: “Детишкам”. У нас они потом картошку всю съели, все съели, постель, одеяла забрали”.

О том, что военные забирали у людей одеяла, говорит почти каждый местный.

Александр Иванович вспоминает пережитое с улыбкой, но в какой-то момент становится серьезнее:

“Когда их бомбили – это был ужас, не передать. Ехали когда уже из села… этот танк, дуло 6 метров, а они сидят на нем еще и улыбаются”.

Друзья мужчины угрюмо кивают головами.

“Солдаты занесли зятя в дом. Он был весь в крови – накрыл собой мою дочь”

Со старого автобуса на остановке неподалеку от сельсовета на перекрестке сходят пожилые женщины и мамы с детьми – возвращаются после дел где-то неподалеку от Шестовицы.

Часть идет в сторону улицы Школьной. Здесь, в доме под номером 9, проживает Валентина Амосовна с мужем. Сейчас с ними тоже живут дочь и зять Сергей. Вместе они держались и во время оккупации. Младшие супруги однако ночевали в подвале соседнего пустого дома.

50-летняя дочь Валентины Амосовны имеет инвалидность, рассказывает женщина:

“Они из Чернигова сами, но живут на последнем этаже. Поэтому сюда приехали, потому что она не может спускаться и подниматься, когда воздушная тревога”.

Так для супругов должно быть безопаснее. Однако 28 февраля в подвал дома, где они укрывались, российские военные бросили гранату.

Об этом случае рассказывает Валентина Амосовна, поскольку зять с дочерью отдыхают. Она вспоминает, что услышала, как у дома стреляют из автомата. А потом – взрыв:

“Слышу, идет дочь и кричит: “Мамочка, открывай”. Солдаты занесли зятя в дом. Он был весь в крови – накрыл мою дочь. Их медик пришел, сделал ему капельницу и дал обезболивающее. Россияне нам говорили: “Мы сделаем коридор, вызывайте скорую”. Мы дважды вызывали, но наши не пустили”.

Сергей не получил должной медицинской помощи вплоть до освобождения села. Его лечила супруга. Мужчина потерял много крови, имел перебитые сухожилия. Часть обломков дочь Валентины Амосовны извлекла из его тела собственноручно, как и из своего, часть заросла. Сергей сильно похудел, одна нога у него распухла. Мужчина ранее работал на строительстве, но из-за травм, вероятно, не будет работы.

Солдаты уверяли семью, что не знали, есть ли там люди, и если бы те отозвались, то их бы не трогали. Но дочь рассказывала Валентине Амосовне, что супруги молчали, поскольку боялись: если выйдут, их расстреляют.

По словам Валентины Амосовны, понятно, что военные знали: в подвале есть люди.

“Они перед этим были у нас и говорят: “К вам пришли два человека”. Начали искать, но в доме их не было. Их засекли, когда они от нас выходили и шли к погребу”, – вспоминает женщина.

“600 грн под сигаретами лежали – забрали, забрали и бутылку коньяка. Сказали – зачистка”

В двух улицах от Школьной расположена улица Коллективная – обе ведут через посевные поля в сторону Михайло-Коцюбинского. В начале Коллективной почти ничего не говорит о том, что недавно здесь полностью уничтожили десятки единиц российской техники. Дома в этой части улицы целые, хотя и преимущественно пустые и немного запущенные.

Некоторые местные вернулись в свои дома, единицы оставались здесь во время оккупации.

Супруги, которые живут в одном из домов, чинят забор – его разрушили российские солдаты, когда завезли на огород танк и три САУ. Им помогает сосед.

“Один забегает и спрашивает: “А это что, мы в Черкассы приехали?” – вспоминает местная жительница о появлении россиян в селе. Она продолжает: “Командир у них был крымчанин, 49 лет. Мы его спрашивали, почему он участвует в этом, говорил: “Меня либо там расстреляют, либо здесь погибну”. Но такого сильного мародерства не было благодаря ему. Вот пусть Андрей расскажет, его в яму бросали”.

Муж шестовичанки, 50-летний Андрей, особого желания вспоминать не имеет:

“Ну допрашивали меня: “Где служил”, били по рукам, бросили в яму, — начинает рассказывать, но его берет злость: “Да пошли они нахуй”.

И все же рассказывает. Но не о яме. Андрей вспоминает случай, когда в селе от ранения в живот при попытке уехать умерла девушка. Он пошел в Дом культуры взять крест и погребальный венок:

“Увидели меня, я телегу подогнал. Пришли: “Брасай, сука, крест!”. Я их спрашиваю о том, как я ее буду хоронить. Ну и один говорит: “Пускай берррьот”. По зубам дали мне прикладом, но я удрал, повезло”.

Андрей продолжает:

“Бидоны с водой забирали, а с нами в погребе были дети. Я уже не выдержал однажды и говорю: “Оставь же ты ребенку”. В доме меня лупили. Заходили постоянно в дом: “Дай жрать!” – мужчина сплевывает.

Все оставшиеся от россиян на огороде снаряды Андрей собрал и прятал в гараже, пока после третьего звонка в МВД их не забрали соответствующие службы.

Сосед супругов, который помогает им чинить забор, живет в нескольких домах от них. В его дворе также стояла САУ, из которой россияне били по окрестным населенным пунктам.

Он вспоминает эпизод, когда военные пришли к ним с обыском.

“600 грн под сигаретами лежали – забрали, и бутылку коньяка. Сказали, что это была зачистка, – шестовчанин улыбается. В доме все перевернули, я стоял под дулом автомата”.

Мужчина зовет из дома свою жену, чтобы она рассказала об оккупации. Женщина говорит, что в подвале укрывались восьмером – с детьми и внуками.

“Все сидели погреб-дом-погреб-дом. Не контактировали ни с кем. Здесь караульный ходил постоянно. Вот надо курам дать, и думаешь: выскочим или нет. У нас не забирали еду, а у других людей брали и кроликов, и кур, и подсвинков. Не было жесткости к нам, на вы называли. Написали нам на заборе “Люди” и вывесили красные ленты”.

“Ремонт сделали, но не успели и пожить — дома нет”

Дом супругов – один из последних почти полностью уцелевших на улице Коллективной. В нескольких десятках метров – только обгоревшие камни, изуродованные остатки стен, куски арматуры и обломки российских боеприпасов. Деревья вокруг черные, а земля выжжена.

Местная жительница Валентина работает возле своего разрушенного дома. От забора остались сами ворота, изрешеченные обломками. Пристройка за ними – вся в трещинах.

“Не успели и пожить – в том году сделали капитальный ремонт. Полы, стены – все переделали. Нет ничего теперь”, – обыденным тоном жалуется женщина.

Она показывает в телефоне фотографии разбитой российской техники и неразорванных снарядов, которые вывозили спасатели из ГСЧС.

“Когда начали наши стрелять, россияне в погреб к нам залезли: “Можно с вами?”. А что я им скажу против автомата? Потом говорит один: “Давайте убегать, там моя машина – сейчас начнут рваться снаряды”, – вспоминает женщина момент, когда в начале оккупации с семьей покинула дом. Они “переехали” на другую улицу.

После того как военную технику россиян уничтожили на Коллективной, они переместились в лес. Там окопались, нарыли блиндажей. Часть осталась на ферме неподалеку, пока и по ней не ударили ВСУ.

“Был бы приказ — была бы та же Буча”

Сергей Лугина, совладелец сельского хозяйства “Лан” говорит, что здесь военные РФ обустроили командный пункт. Когда они вошли на ферму, мужчина был на работе.

“Увидели меня в штанах таких: “Ты военный? Ты корректировщик?”, “Если нас будут крыть, я тебя расстреляю”, – показывает Сергей на свои штаны цвета хаки и продолжает: Никакой информации у них не было. Как говорится, делали разведку боем. Прочесывали территорию. Такие у них глаза выпученные, понимали, что идут на смерть”.

Мужчине удалось уйти с предприятия невредимым.

“Братья мои потом приходили на ферму. Командование было донецкое. Генерал там один сказал, что есть приказ мирных не трогать, но если даст другой – всех расстреляют. И я так думаю, что был бы другой приказ, была бы та же Буча. Командованию они четко подчиняются”, – считает Сергей.

Он говорит, что солдаты заняли каждый уголок на территории предприятия. Мужчина показывает одно из мест, где они спали – накинутые друг на друга доски служили им кроватями. До сих пор в помещении лежат упаковки от российских сухпайков и краденого украинского паштета, портативный разогреватель, бутылки от водки. Алкоголя солдаты употребляли много – неподалеку от ангара работники фермы сбросили в огромную кучу собранную стеклотару.

На территории фермы то здесь, то там лежат сваленные в груды сгоревшие автодетали и стоят изуродованные машины, из которых торчат провода. В то же время через несколько месяцев после оккупации помещения фермы и ангар уже заметно отремонтировали.

По словам Сергея, на момент освобождения села на ферме не было ни одной уцелевшей единицы сельскохозяйственной техники:

“Россияне сняли стартеры, генераторы, аккумуляторы, попробивали шины, повредили проводку. Посливали весь дизель, а что осталось – подожгли. Некоторые детали они использовали на запчасти”.

Разграбление и уничтожение техники постигло и соседнее фермерское предприятие.

Ущерб семейному бизнесу Сергея полномасштабное российское вторжение нанесло по меньшей мере на 10 млн гривен, однако окончательных подсчетов он так и не сделал:

“Времени не было. Надо было спасти технику”.

Несмотря на фразы россиян о том, что сеять в этом году фермеры не будут, “Лан” засеял в полном объеме.

После себя российские военные оставили в Шестовице заминированный лес и поля.

20 мая на мине подорвался агроном – ему оторвало ногу. Еще месяц после освобождения местные жители постоянно слышали взрывы – специалисты разминировали территорию и ликвидировали покинутые россиянами снаряды. Периодически взрывы слышны и сейчасі .