Переселенец из Алчевска: государство не должно вмешиваться в мою свободу выбора
Переселенец из Алчевска Луганской области Олег Ломовицкий считает себя гражданином Украины, несмотря на вооруженный конфликт в стране, и право голоса на выборах – это его свобода, в которую государство не должно вмешиваться.
У нас в семье была проукраинская позиция. Мы изначально пытались выходить на митинги, даже когда все только начиналось. Нас там была где-то сотня, максимум две. Ну, что мы сделаем против тысячи? Нас моментально разгоняли. Мы затихли, когда увидели, сколько оружия пришло. Мы побоялись за свои жизни.
Украинской армии не дождались. Ее отбросили на 70 км от города. Сепаратюги рады остались, а нам от этого дела плохо. Мы досиделись до последнего и решили, что нужно выезжать.
У нас там был собственный столярный бизнес. Там было все свое. Сейчас начинаем все заново. Здесь нужно арендовать помещение, оборудование.
Некоторую часть оборудования правдами и неправдами нам удалось вывезти через блокпосты этих сепаратистов. Они же с автоматами стоят и говорят: “Нет и все! Национализация. Все принадлежит “Луганской народной республике“. Мы показываем документы, что это наша собственность, а они как бы не говорят “нет”, посылают, чтобы шли, оформляли. 5 тысяч отдали, тогда пропустили. Жрать же хотят. Понятно, что бизнес стал. Жить невыносимо.
На мой взгляд, около 50% процентов населения 110-тысячного Алчевска уехали. Люди выезжают, потому что нет работы.
Язык вражды
У нас в Алчевске были украиноязычные школы, и вышиванки носили до этой страшной информационной войны. Многие знакомые были рады ездить в Киев покупать вышиванки и одевать в них детей в школу. Потом как началась пропаганда! Вот им сказали, что здесь фашизм, и все.
Я уже уезжал, и мне мои друзья говорят: “Олег, а куда ты едешь? С кем теперь общаться?” Они ходят по улицам, опустив голову, чтобы не общаться с этим сумасшествием.
Сейчас мнение людей меняется. Но не у тех, кто ввязался в войну с самого начала, а у тех, которые были нейтральны, которым было все равно, при какой власти жить. Эта категория людей теперь стала за Украину.
Мои друзья, знакомые говорят, что с начала конфликта в Алчевске где-то 80% были настроены за Россию, а сейчас – где-то 30-40%. Те, кто воюет, им деваться некуда.
Мой сосед, одноклассник – член Коммунистической партии, который ушел воевать за “ЛНР”, говорит мне:
– Тебе при любой власти будет хорошо. Ты – ремесленник. Ты в войне не участвовал.
– Ну, а тебя кто заставлял идти?
– Да вот, они в Одессе резню устроили.
– Ну, а ты видел ту Одессу? Тебе по телевизору втюхали. А ты поверил и побежал!
Пропаганда очень жесткая. Когда еще там был, сам слышал по радио “ЛНР” такие байки! Рассказывали и про славянского мальчика, и что в Донецкой области мальчик закрыл собой установку “Град” и спас 150 человек.
И люди невысокого уровня интеллекта включают новости на всю громкость и воспринимают эту информацию, как наркотик.
Моя сестра еще там находится. Ее колеги на работе говорят, что лучше так жить. А она:
– Ну, а чем вам плохо жилось при Украине? Банки, школы, садики работали, зарплаты, пенсии платили. Ну, что вам мешало?
– Пусть лучше будет так, чем когда они к нам придут, изнасилуют и поубивают.
Там все население сидит на “Одноклассниках”. Я тоже там был зарегестрирован и смотрел, как это все вбрасывалось.
Как будто наша местная жительница кидала сообщения: “Возле моего поезда сидят двое с хохолками и с саблями и кричат, что всех будут убивать” или “300 американских танков уже стоит на водохранилище и ждут команды, чтобы нападать на нас”. Местное население поддалось такой пропаганде.
Человек, я так понимаю, слабое существо. Он ведется на это. Я поначалу злился на таких людей. А сейчас я переосмыслил и понял, что их нужно “лечить”. Они одни против машины, в которой работают специальные институты Российской Федерации.
Как говорила моя подруга, что ж сделаешь, если у нас российское телевидение даже на гвоздь ловит, поэтому люди так ведутся на пропаганду.
У меня брат в Хмельницкой области признается: “Олег, понимаешь, я немного неумный. Если бы я был там, я тоже верил той стороне. А если я тут, я верю этой стороне. Я не могу разбираться в политике. Что бы мне показали по телевизору, я бы в то и поверил”.
Мой дядя всю жизнь ездил в деревню в Хмельницкой области. Так он любил кухню, людей. А теперь кричит: “Не поеду! Мне бандеры голову отрежут”. Они нормальные, их просто “застегнуло”.
Разговаривал в Алчевске с одним шиномонтажником. Я приехал с шинами из Лисичанска, потому что их вообще не было в городе. А шиномонтажник воевал, вернулся. Денег, видимо, не платят. Он меня спрашивает:
– Скажи, а что там в Лисичанске хоть люди живые есть?
– Представляешь, и банки работают, и дети ходят в садики и в школы, и никого не убивают.
– Так, о политике мне не говори. Я слышать об этом не хочу.
Вот он закрывается и все.
Нужны теперь годы, чтобы справиться с этой информационной бойней, чтобы переосмыслить.
Мой выбор
Я гражданин этой страны, и поэтому у меня должно быть право выбора в любом случае. Это моя свобода. Я и там очень возмущался, когда нам не дали проголосовать на президентских и парламентских выборах. Я всегда пользовался своим правом голоса.
Оно должно быть у каждого гражданина Украины. Тем более, многие и не собираются возвращаться туда. Многие собираются обосноваться на новых местах окончательно.
Я общаюсь со многими переселенцами. В основном это – патриоты. Может, у меня круг знакомых такой. В основном это либералы, которые не поддержат силы типа “Оппозиционного облока”. Те люди, которые поддерживают такие партии, уехали либо в Россию, либо остались на оккупированной территории и ждут лучшей жизни.
Мы очень сильно обожглись. Потому что видели войну и понимаем, к чему это все приводит.
Я сейчас гораздо лучше и свободнее себя чувствую. Не хочу даже ехать обратно, пусть у меня там и дом, и все остальное.
Дорога домой
Если здесь мы обзаведемся жильем, наладим бизнес, конечно, не будет смысла возвращаться в Алчевск. А если останемся голодные и там будет украинская власть, в таком случае и вернемся в свои дома.
Мне здесь комфортно. Здесь люди лучше.
Конечно, там родители похоронены. Мама так всю жизнь переживала, чтобы было кому хотя бы могилки проведать. Но она не знала, что будет война.