Охотники за доказательствами, или Как документируют международные преступления в Украине

В течение войны на Донбассе Коалиция правозащитных организаций “Справедливость ради мира на Донбассе” обновляет уникальную базу данных, которая сейчас содержит более 7 тысяч дел о пытках, внесудебных казнях и пропавших без вести. Правозащитники уверены, что разработанная в Великобритании база Memex Patriarch – это мощный вклад в будущие расследования и вершение правосудия. Но достаточно ли для этого только самих усилий правозащитников?

О работе Коалиции 14 марта рассказали Геннадий Щербак (“Мирный берег”), Евгений Захаров (Харьковская правозащитная группа), Александра Матвийчук (“Евромайдан SOS”) и Владимир Яворский (Центр гражданских свобод). Центр информации о правах человека кратко записал некоторые рассказы.

КАК ВСЕ НАЧИНАЛОСЬ

Геннадий Щербак: Я в Луганске до войны был бизнесменом. Жил спокойно с большой семьей. Но когда потеряли все, мы с женой решили, что должны что-то делать, чтобы такие преступления нигде не повторились. Я понял, что для этого надо показывать эти ужасы.

В нашей электронной базе мы упорядочиваем видео, аудио, любые другие документы о преступлениях, чтобы, когда придет время, их можно было быстро достать.

Мы ищем данные из открытых источников. Например, 5 сентября 2014 года 2 рота батальона “Айдар” попала в засаду “диверсионно-штурмовой разведгруппы “Русич””. 6 сентября сепаратисты показали видео с издевательствами над ребятами. Кроме этого видео, мы нашли еще восемь съемок с мобильного телефона. Для этого пришлось обработать огромное количество информации. На этих видео мы увидели много оружия. На них они достреливали военных и говорили об этом.

У нас работает бывший военный, который находит способы общения с сепаратистами. Они сами рассказывают о преступлениях. Если взять того же участника засады на “Айдар” Алексея Мильчакова, то он свободно переписывается с родителями и родными. Они особо не скрываются. Даже больше – кичатся тем, что убивают и пытают людей.

У нас мотивированная команда. С нами работает несколько человек, у которых на той стороне умерли родные. Наша база пополняется данными круглосуточно.

Информацию для базы проверяют три человека. У каждого есть свои методы и направления проверки. Каждый работает со своими источниками.

Александра Матвийчук: Когда мы готовили отчет совместно с Международным партнерством за права человека о преследовании прихожан и священников не Московского патриархата, то мы договаривались, что даже показания проверяем из трех источников. Чем выше стандарт проверки информации, тем она достовернее. Потому что фейки бывают. Сейчас можно снять и смонтировать видео или фотографию как только захочешь.

У нас работают две группы людей. Первая собирает в пабликах незаконных вооруженных формирований информацию и бросает ее в чат. А вторая оценивает ее, загружает, архивирует в базе и обозначает тегами, чтобы ее можно было быстро найти и использовать.

ЗАЧЕМ

Владимир Яворский: Два года назад я попытался в Интернете найти информацию об Оранжевой революции. Но я был шокирован, потому что обнаружил, что десятки ресурсов, которые аккумулировали такую информацию, исчезли. Я в то время готовил первое заявление в Международный уголовный суд (МУС) по делу Майдана и у меня было впечатление, если мы сейчас не задокументируем преступления на неконтролированных Украиной территориях, то за 5 лет они исчезнут.

Первые дела, в которых нужно было иметь очень подробно записанную информацию, касались не Майдана, а Крыма. Когда сейчас в России обвиняют крымских татар в преступлениях, которые они якобы совершили при сопротивлении аннексии Крыма, нам пригодилась собранная правозащитниками информация.

Собранные материалы будут использовать не только для международных или украинских судов. Если, например, определенного человека задержат на границе другой страны, нужно будет в считанные дни прислать запрос на экстрадицию. А для этого нужно представить конкретные материалы, в чем можно обвинять этого человека.

Эти материалы будут иметь юридическое значение, если они будут надлежащим образом собраны. Для этого нужно четко идентифицировать людей на видео, иметь четкие показания людей, знать, куда свидетели поедут, чтобы потом их найти. Их показания весомы в суде.

Преступления на востоке Украины нужно будет воспроизводить хронологически по секундам. А это возможно, если будет собрано много материала.

Евгений Захаров: Масштаб нарушений прав человека таков, что можно уже говорить о преступлениях против человечности. Эта база должна стать документальным основанием для подготовки заявления в Международный уголовный суд. Чем больше будет таких данных, тем более обоснованным будет будущее заявление.

Собранная информация очень помогает в розыске пропавших без вести и идентификации погибших. Сейчас в базе Геннадия Щербака 1 039 пропавших военных и гражданских. Сегодня неопознаны 800 тел. Недаром говорят, что война завершится тогда, когда будет похоронен последний солдат.

Эта база не ограничивается преступлениями сепаратистов. Украинские военные также начали отвечать симметрично. Они пытали пленных, иногда до смерти. Мы не имеем никакого права это замалчивать, а наоборот должны собирать такую информацию, говорить об этом и так же инициировать расследование против преступников.

Это нечеловеческая логика: если человек – сепаратист, то его можно убить, пытать, забрать машину или квартиру. Такое отношение порождает еще большую ненависть. Это очень угрожающе для будущего страны. Я уверен, что Донбасс будет украинским. У него нет других вариантов.

Александра Матвийчук: В 2015 году ряд организаций объединились, чтобы подготовить отчет о людях, которые прошли через ад. Мы так его и назвали. Мы опросили 165 человек. Цифры и показания были очень страшными. Каждый второй гражданский проходил через пытки и жестокое обращение. 16 человек были свидетелями, как забивали насмерть людей, которые с ними содержались.

Я помню человека, который сказал, что до сих пор слышит звук “разматывающего скотча”. Где бы он не находился, он постоянно слышит этот фантомный звук. В подвал, где находился этот человек, приводили людей. Их заматывали в скотч и били. Неизвестно, что страшнее: быть избитым или слышать крики людей, которых пытают, осознавая, что не можешь им помочь.

Людям на востоке Украины необходимо восстановление не только разрушенных судеб, прежней жизни, стратегий будущего. Им нужно восстановление справедливости. Наша работа заключается в том, чтобы сделать эту справедливость, пусть в отдаленном времени, возможной. Рано или поздно война завершится, но если сейчас не проводить документирования преступлений, то может случиться так, что у нас не будет доказательств, не будет потерпевших и преступников. Этот круг безнаказанности надо останавливать. Мы уже видим, что люди, которые совершали военные преступления на Донбассе, – это те же люди, которые совершали военные преступления в Крыму, Чечне и Приднестровье.

ИСТОРИИ ЛЮДЕЙ

Александра Матвийчук: В книгах война выглядит проще. Есть хорошие – наши, и плохие – враги. А в реальности оказывается все на много сложнее. Когда записываешь истории людей, которые вышли из плена, задаешь себе вопрос: “Как такие вещи мог сделать другой человек?”. Вдруг приходит осознание, – это потому, что он не видит перед собой человека. Он видит перед собой штамп – враг.

Да, женщину нельзя бить. Ее нельзя насиловать. Женщине нельзя отрезать пальцы или выцарапывать ложкой глаза. А вот “укропке” или “сепарке” – можно. Вот такое обесчеловечивание приводит к потере ценности человеческой жизни и прав человека.

Геннадий Щербак: Я пропускаю каждую историю пострадавшего через себя. Я чувствую какую-то ответственность за них. Как говорил Маленький Принц, “мы в ответе за тех, кого приручили”. Некоторые гостят даже у меня дома.

У меня много матерей, которые получили по два анализа ДНК, но они не могут согласиться с гибелью своих детей. Они живут в этом поиске и будут искать постоянно. Они сами проводили расследование. Одна мать ходила по минным полям, попадала под обстрелы снайпера. Она до сих пор ищет сына.

Александра Матвийчук: Я специально согласилась писать раздел для доклада о пытках и жестоком обращении. Я думала, что вот опрошу людей и буду спокойно на это реагировать. Но такого не произошло.

Я опрашивала младше меня девушку из Донецка, которая попала в подвал. Она была на третьем месяце беременности. Первую неделю ее удерживали в помещении размером с душевую кабинку. Неделю ей почти не давали воды и пищи. Она вспоминала, как когда наконец-то ей бросили сухарь, то даже сломала себе зуб, но продолжала его есть.

Она просила обидчиков не бить ее из-за своей беременности. Но ей ответили: “Ты – еврейка, да еще и укропка. Твой ребенок не имеет права быть рожденным”.

Во время ее удерживания отличились еще и российские “журналисты”. Они сделали из нее снайпера “Торнадо” и после этого ее согласились отпустить. “Журналисты” просили ее сесть так, чтобы животик не попадал в кадр, потому что это не корреспондирует с тем, что она снайпер.

Я вспоминала эту девушку. Я знала, куда она переехала, но мне было неловко спросить о ее ребенке. Но однажды журналист Аркадий Бабченко написал сообщение на фейсбуке о российском журналисте в Вильнюсе, который в грубой манере потролил съемочную группу НТВ. Под его сообщением развернулась дискуссия об этических стандартах и я, не идентифицируя эту девушку, привела ее историю как пример этичности в работе российских “журналистов”. Люди начали писать, что это ложь. Но тут появляется эта девушка и пишет: “Так это же моя история”.

Кто-то из людей был не так тактичен, как я, и спросил, так что же с ребенком? Она выложила фотографию своего ребенка и у меня закрылся Gestalt. Мне было очень важно знать, что у нее и ее ребенка все в порядке.

ХОЧЕТ ЛИ ВЛАСТЬ РАССЛЕДОВАТЬ ПРЕСТУПЛЕНИЯ?

Владимир Яворский: В идеале в Украине такие данные должен собирать межведомственный документационный государственный центр. Так было на Балканах. У них в течение десяти лет после завершения конфликта государственный архивный центр систематически собирал эту информацию. Она впоследствии использовалась в процессах по бывшей Югославии.

Материалы правозащитников не исчезнут, но мы и трети не охватываем того объема информации, что появляется.

К делу с катастрофой самолета MH17 в Нидерландах привлекли 400 следователей. Это один случай, когда одна ракета попала в один самолет! В Украине оторванных друг от друга преступлений – тысячи. Но этими делами занимаются единицы. Это показывает желание государства, действительно ли оно хочет расследовать преступления.

Есть много причин, почему не создается межведомственный документационный центр. Здесь проглядывается непрофессионализм, лень. Для власти сложно найти мотив, почему они должны этим заняться. Служащий может думать, что он два года будет собирать данные, а вместо медали для него преступник получит амнистию.

Если бы чиновники дали банальное указание, то все быстро бы это делали. Но этого нет, потому что не понимают перспектив.

Александра Матвийчук: В ноябре 2016 года на ежегодное собрание стран-участниц Международного уголовного суда приехала делегация генпрокурора Юрия Луценко, который поехал посмотреть, что такое МУС и пожать руку прокурору. Он приехал с презентацией в PowerPoint. Понятно, что это явно не то, чем можно произвести впечатление на МУС, и это не то, на чем он должен строить предварительное изучение судом событий в Украине.

Правозащитники уже третий год настаивают на всех встречах и событиях на необходимости межведомственного документационного центра, который бы документировал преступления против человечности, военные преступления и централизованно их бы расследовал. Все бесполезно.

Уже третий год в Украине происходят ужасные преступления, а в Уголовном кодексе нет понятия “преступления против человечности”. А военные преступления выписаны так, что следователи не используют этой квалификации. Они маркируют их как ординарные убийства и пытки. Но это международные преступления, не имеющие срока давности. Мы разработали законопроект, который вскоре внесем в парламент. Надеюсь, что депутаты, если уж его не писали, то хотя бы проголосуют за него.

СОТРУДНИЧЕСТВО С ВЛАСТЬЮ

Евгений Захаров: К нам обращались государственные органы, которые запрашивали информацию для Международного уголовного суда. Пришли с файлом, где было много имен и некачественной информации. Мы сделали качественней: добавили данные, вычеркнули тех, кто попал по ошибке, исправили ошибки в именах. Такое сотрудничество есть и оно необходимо, но это бывает нечасто.

Геннадий Щербаков: В этом файле было 40% ложной информации, с которой они работали. Мы эту базу из более 3 тысяч человек сократили до 1 800.

Александра Матвийчук: Сотрудничество с государственными органами не двустороннее. Мы сотрудничали над докладом польской депутата Малгожаты Госевской. На финальной стадии нам передали перечень фамилий и хотели узнать больше об этих людях. Потому что этот доклад уникален еще и тем, что он не просто показывает международные преступления на востоке Украины, но и выводит на их исполнителей. Когда мы официально и неофициально обращались к властям с вопросом, а что же у вас есть по этим людям, то ответа не получили.

Геннадий Щербак: Нам отвечали: “Вы давайте вашу информацию, а мы будем с ней работать”.

Александра Матвийчук: У нашей государственной машины есть секрет – она заводится и едет с пинка. Как сделать так, чтобы это стало возможно? Надо персонифицировать ответственность чиновников. Сказать, например Юрию Луценко: “Если в следующем отчете МУС скажет, что у нас нет международного вооруженного конфликта, потому что нет доказательств, что Россия осуществляет эффективный контроль, то это именно твоя ответственность”. Так надо выстраивать адвокационную стратегию.

Евгений Захаров: Сотрудничество зависит от человеческого фактора. Те служащие, которые уже осознали, что могут получить от правозащитников пользу, начинают сотрудничать. Если возникает взаимное доверие, взаимоуважение, такое сотрудничество возможно и дает свои плоды. Я не думаю, что оно возможно по указанию чиновников.

Мы же не только собираем доказательства преступлений, совершенных российскими военными, служащими ФСБ, но и обвиняем в преступлениях национальные структуры. Харьковская правозащитная группа, Украинский Хельсинский союз по правам человека защищает людей от нарушений прав человека со стороны СБУ, военной прокуратуры. Последняя безосновательно иногда преследует добробатов. А СБУ пытает наших граждан, считая их сепаратистами, или экстрадирует в Россию людей, которые за нас воевали. Здесь – сложная диалектика: мы – оппоненты и одновременно помощники.

ПЕРСПЕКТИВЫ

Владимир Яворский: Все зависит от политики, которую выберет Украина. Вот, например, евреи до сих пор тратят колоссальные ресурсы, чтобы найти причастных к преступлениям во время Второй мировой войны. Они это поставили за цель. У нас такой нет. Более того у нас презумируется политическое решение с определенным уровнем амнистии для второстепенных исполнителей преступлений.

Украина уже запустила процесс преследования. Шага назад уже не сделаешь. Мы признали юрисдикцию МУС и теперь суд в Гааге постепенно наполняется очень конкретными делами. Он серьезно интересуется делами из Донбасса и Крыма. Это вопрос времени, когда он ими займется. Украине придется расследовать преступления, если она не хочет, чтобы там судили только украинских военных.

Вряд ли через десять лет будут приговоры.

Александра Матвийчук: МУС фокусируется на тех, кто отдает приказы. А тысячи исполнителей – это ответственность национальных органов расследований, и никто за нас эту работу не выполнит.

Записал журналист Центра информации о правах человека Николай Мирный