Люся. “Не люблю термин ВПЛ”
В современной войне Украину оценивают на разных уровнях – политическом, экономическом, как в этом участвует Россия, Евросоюз или США, какие это имеет последствия для нашей страны и соседних стран. Однако в политических играх часто забывают о человеке…
Центр информации по правам человека начинает цикл статей “Мое место”. Это короткие истории людей, которые из-за конфликта на востоке Украины и аннексии Крыма потеряли свои дома, а также тех, кто в сложное время оказался рядом.
Авторы текстов – Кира Крейдерман и Ульяна Устинова. “Мы через наших героев даем возможность услышать голоса не только тех, кто переехал, но и тех, кто остался – родственников, друзей, ближайшего окружения. Это наша устная история: не о датах, городах и событиях – а о людях…”, – убеждены авторы.
Все эти истории представлены на одноименной выставке “Мое место”, организованной Образовательным центром “Пространство толерантности” и Конгрессом национальных общин при поддержке посольства Королевства Нидерландов. Дизайн выставки и фото – Данная Верстак, а также фото из семейного архива.
Каждый четверг ищите новую историю на нашем сайте.
История первая. Люся. “Не люблю термин ВПЛ”
Я очень привязана к Донецку, у меня в голове есть моя карта, я закрываю глаза и помню все маршруты, по которым я ходила. Даже с каждым киоском у меня что-то связано, не обязательно это какой-то памятник. Каждую неделю я могла видеть, как меняется Донецк. Особенно перед ЕВРО-2012 менялось так много всего, мне казалось, что мы стали чем-то европейским, новым центром Украины, таким себе # “Нью-Донецком”. За ЕВРО-2012 у меня была такая гордость, что нам столько внимания уделено и мы так достойно встречаем этот чемпионат.
За последние пять лет я # поездила по Украине: была во Львове, Ужгороде, на Закарпатье и в Одессе. Я видела разные уголки нашей страны, поэтому для меня были абсурдом высказывания, что там “сплошные бандеровцы и хунта”. Какие “бандеровцы”? Люди, вы вообще что-то другое видели, кроме Донецка?
Быть патриотом в Украине и # быть патриотом в Донецке – это были две разные вещи, здесь ты – в меньшинстве. У многих моих однокурсников была такая уверенность, что Донецк кормит всю Украину, такое навеивалось. Не знаю, смотрели ли они какую официальную статистику по всем денежным вливаниям в Донецк. Мне было странно видеть, что происходит на моих глазах в городе. Я жила в центре и могла каждый день проходить мимо захваченной администрации, и хотелось хоть своим выражением лица не выдать, как мне это все ужасно и противно. Я была одна и чувствовала себя брошенной.
Наш последний диалог “ВКонтакте” – еще до того, как разъехаться, это был май – назывался # “война войной, а джаз никто не отменял”. Мы пошли слушать джаз, когда администрация захвачена, радио захвачено, мы пошли слушать джаз и строить свои планы, куда мы едем.
Пока я училась в Мариуполе, я вынашивала планы реализовать себя в большом городе. Но одно дело, когда ты едешь в столицу и знаешь, что тебя ждет дом и ты можешь в любой момент вернуться, а другое дело, когда это вынужденно. Моя история не уникальна, многие пережили это. Летом я поехала в Грецию к маме. Свою квартиру я в последний раз видела в конце июня – собрала вещи, попрощалась с кошкой, полетела к маме. А когда я через полтора месяца возвращалась в Донецк – перекрыли воздушное пространство и # мой самолет не смог долететь до середины Днепра, нас отправили в Киев.
Я помню, как # в первый месяц, когда мы жили в Киеве, сколько нам сделали добра. Мы жили одну неделю у одного, вторую – у другого, и, оказываясь в таких безвыходных ситуациях, ты можешь лучше принять чужую боль. И я поняла, что если когда-нибудь кто-то ко мне будет проситься в квартиру – у меня есть матрас. Это ощущение у меня появилось.
У меня бабушка осталась в Старобешево, а тетя – в Комсомольском, эта территория “ДНР”. Когда тетя звонит мне, а я поднимаюсь на фуникулере и любуюсь Киевом, она рассказывает, что борщ приготовила и есть больше нечего, не факт, что она получит следующую зарплату. И я понимаю, что я не могу ей никак помочь: денег не переслать, не передать – это оккупированные территории. Я могу ей сказать: “Не отчаивайся!” – и посмотреть на удивительные киевские огни. Это меня мучает. Такие звонки извне я воспринимаю достаточно болезненно. Жизнь здесь продолжается, мы уехали с сестрой, мы начинаем что-то новое, здесь, безусловно, гораздо лучше. # Это сознательный выбор – быть здесь, а не там.
Когда я еду на работу с Троещины, через Московский мост, я всегда смотрю на Днепр. Нравится Андреевским спуском гулять. Мне даже пруд за моим домом нравится. Я там Лорри выгуливаю. Лорри – это # такса, единственная коренная киевлянка в нашей семье, она уже появилась у нас в Киеве. Многие спрашивают у нас, из Донецка ли у нас эта собака. “Да вы что, сумасшедшие? Вы же сами только переехали, а уже собаку завели”. Для меня многое стало легче пережить, когда есть живое существо, которое тебя любит. Она – как инопланетянин такой, чувствует нас и собирает вместе, такое создание родное. И когда появляется ответственность за кого-то родного, это очень привязывает к дому.
Я # старательно завоевывала любовь “собеса”, я очень хотела любви и признания. Но посещение “собеса”, эти бесконечные очереди, они настолько убивают веру в человечество, веру в то, что происходит. Помню, как я получила справку, я хотела отпраздновать, хотя на самом деле что праздновать, что у меня “справка перемещения”? В этих местах у людей должно быть терпение, потому что в них пахнет безнадежностью и безысходностью. Это такое болото, которое затягивает.
# Не люблю термин ВПЛ, мне кажется, когда человека называют переселенцем, это как клеймо, бракованный товар. Мне кажется, переселенцам будет легче, если их не будут называть так, по крайней мере в быту, не в официальных бумагах, не делая разграничений на “свой” и “чужой”.
Сейчас мне хотелось бы # развиваться и пускать корни в этом месте. Точно не переезжать куда-то, не бежать за границу или в какой-то другой город. Мне хочется именно сейчас быть здесь, в этом месте, хочется привыкать к нему, я даже полочки для книг прибила новые.
